Теория капитана Гернета - [3]

Но в описываемое время в квартире Баклунова появился человек, безжалостно разрушивший теорию Северцева. Он носил легкий серый костюм, ходил без шляпы, отчего светлые волосы на голове были вечно спутаны, ежедневно переплывал по два раза Неву и каждое утро втыкал в петлицу пиджака поздние фиалки. Общее впечатление от него оставалось такое: загар, мохнатое полотенце на плече, смеющиеся серые глаза и быстрая немецкая речь. Фамилия этого человека была Гильмерсен, он был датчанин.

Северцев нашел его похожим на иностранный плакат о ланолиновом мыле, где был изображен такой же жизнерадостный и чуть лысоватый мужчина, и решил, что Гильмерсен — врач, сделавший своей специальностью профилактику и гигиену. На самом же деле оказалось, что Гильмерсен — старый приятель Баклунова — был моряком датского торгового флота и специалистом по плаванию в полярных морях. С тех пор Северцев больше не упоминал о своей теории.

Стояло лето, то странное ленинградское лето, в котором как будто нет полудней, а есть только ранние утра, вечера и ночи, незаметно сменяющие друг друга. Серый и синеватый цвет господствовал всюду: в воде, в воздухе, в граните, в глазах людей, и только листва обрамляла этот светлый и немного сонный пейзаж черными рамами столетних парков.

Ночи над городом проходили короткими взмахами сумерек и тишины, и Наташа, не зажигая огня, глотала по ночам страницу за страницей «Хождение по мукам» Алексея Толстого. Утром глаза ее становились синими от рассвета и слез. Едва она откладывала книгу, свою ночную радость, как начинались неожиданности и радости дневные: то Гильмерсен шел с ней на Неву и учил ее плавать кролем, то Леня Михельсон поражал новыми, громоподобными стихами Тихонова, то отец приводил из порта вислоухого, теплого щенка, тщательно слизывавшего весь заграничный блеск с летних туфель Гильмерсена.

— Завидую я этой девчонке, — ворчал Северцев, притворно сердись. — Все ее балуют: и в комсомоле, и дома, и русские, и датчане, и моряки, и аспиранты. Не жизнь, а сплошная нечаянная радость.

— Да, везет вам, Наталья Эдуардовна, — вздыхал «старая щука». Наташа смеялась — она была уверена, что и вечер принесет свою радость. Но даже если ничего и не случится особенного, все равно она будет сидеть на террасе и смотреть на розовые облака над заливом, похожие на громадные гроздья винограда…

2. Ледяной паркет

Наташа не ошиблась. Вечером Гильмерсен спел ей несколько датских песенок. Тузенбух тщательно перевел одну из них, переписал и передал Наташе. В литературной обработке Тузенбуха эта песенка выглядела так:

«Откуда штормы мчатся в океан?» —

Спросил матрос.

«От синих льдов гренландских стран, —

Ответил капитан. —

Из этих стран плывет туман,

И ты не суй свой нос

Туда, дружок-матрос!»

— Откуда штормы мчатся в океан? — тихо произнес Гильмерсен. — Ответ капитана был совершенно точен, милая моя Наташа, — штормы рождаются в Гренландии… Ваш отец, — продолжал он, — захвачен великой идеей, ваш отец обладает пытливостью юноши. Я знаком не только с морским делом, но и с литературой, мне удалось прочесть очень много книг, и вы знаете, чему меня научили писатели? Они научили меня уважать людей, умеющих из маленьких фактов и случаев в жизни делать большие выводы. О, Баклунов умеет это делать лучше многих ученых голов!.. Что такое Онежское озеро? Обыкновенное озеро, где болтается холодная вода и рыбаки на берегах солят грязную мелкую рыбу. Ничего другого я бы не увидел в нем. Я — простой датский моряк, я люблю пить пиво!..

Гильмерсен засмеялся, и Наташе показалось, что смех его отдает горечью.

— Что же делает Баклунов? Он пишет мне: «Георг, я изучил это озеро. Нигде в мире я не видел таких ярких следов ледникового периода. Здесь льды стерли до корня гранитные горы. Я плавал в полярных водах и ненавижу льды. Лед — это смерть, это стеклянный колпак, который прикрывает умершую землю. Онежское озеро, — пишет Баклунов, — заставило меня задуматься над вопросом о нашествии льдов. Мы живем накануне нового ледникового периода, но я не верю, чтобы человечество, как старый бык на бойне, покорно подставило шею под ледяной нож. Мы призваны не только разрушать старые и ни к черту не годные социальные отношения, но и менять космические законы, если они грозят человечеству гибелью». Как это вам нравится! Не правда ли, сумасбродная мысль? Но я верю Баклунову… Новые льды движутся на Европу и Америку из Гренландии — так утверждает ваш отец, Наташа. Весь прошлый год я провел в Гренландии с экспедицией Мичиганского университета. Я был приглашен в нее мистером Гобсом как опытный полярный штурман. Баклунов очень просил меня приехать и рассказать все, что я знаю об этой экспедиции. «Без знания Гренландии, — говорит он, — победа над льдами немыслима». Хотите, я расскажу вам немного об этой стране?

Наташа кивнула головой. Она не знала, что Гильмерсен был в Гренландии. Даже сейчас это казалось ей невероятным, слишком не похож был он, чудаковатый и легкомысленный датчанин, на полярного исследователя.

— Сомерсуак! — сказал задумчиво Гильмерсен. — Что это такое? Ледяной компресс в два километра толщиной, покрывающий всю Гренландию, — вот что такое Сомерсуак. Он занимает два миллиона квадратных километров. Я перелетел его летом вместе со знаменитым американским летчиком Бордом. Мы видели только ледяной паркет, чуть присыпанный снегом. Я едва не ослеп. 30 градусов мороза в кабине в половине лета! Это что-нибудь да значит, Наташа… И вот, — Гильмерсен сделал широкий и медленный жест загорелой рукой, — льды ползут к океану. Льды, покрытые страшными трещинами. Я уронил в одну из них молоток и слышал, как он несколько минут гудел, ударяясь о стены. Единственное, что понравилось мне, — это цвет льда. Он голубой и прозрачный, как русское небо.