Теория и практика расставаний - [37]

Таня Сольц – она вернула после развода с Куприяновым девичью фамилию – уже почти три года отработала в МИДе секретарем-переводчиком в международно-правовом совете и мечтала добиться длительной заграничной командировки. Там, по плану, она должна скопить инвалютные рубли на покупку кооперативной квартиры, и тогда у нее наконец-то появится в Москве крыша над головой.

Личная жизнь не складывалась, но была: короткие противные отношения с женатыми мужчинами, ни привязанности, ни страсти. То ли в этот момент на рынке любовниц было перепроизводство, то ли она оказалась нехороша, но, вопреки собственному желанию, она втягивалась в безвольные, бесперспективные «отношения». Так это называла. После одной такой «стыдной связи» она решила, что великая русская река Волга, острова и монастыри Ладоги могут успокоить ее, дать ей силы на последний, решительный рывок к обретению счастья. Командировку за рубеж почти невозможно было получить без замужества, а муж не возникал. Ее бесплодие одних пугало, других, ненужных ей мужчин притягивало. Ей срочно, как папа говорил, было надо «устроить разбор полетов». Она решила, что в этот отпускной месяц развратного Черного моря не будет, а будет река, причаливание и отчаливание, шлюзы, закаты и восходы, будет скупая северная архитектура, прохладный ветерок от тихого, безмятежного скольжения по воде, и она придумает что-то для себя и про себя. С этими надеждами она всходила по трапу теплохода «Лев Толстой» под ободряющий звук ревуна РВП-220, которым капитан встречал пассажиров.

Какой-то пожилой мужчина, в возрасте ее отца, при переходе на среднюю палубу игриво сказал Татьяне:

– Проходите вперед, красавица!

Она правильно подумала – «и этот туда же» – и с приветливой мидовской улыбкой поднялась по лестнице, чуть-чуть повиливая задом перед его носом.

На другой день она увидела, как этот мужчина, представившись врачом-гомеопатом, собрал на верхней палубе несколько молодящихся старух в разноцветных шляпках и рассказывал им о целебных свойствах отвара лаврового листа с чесноком для укрепления внутренней обшивки человека, называя ее то аурой, то чакрами, меняющими свет, то личным богом легкого ветра в человеке.

– Присоединяйтесь к нам, красавица, – пригласил гомеопат Татьяну, когда она проходила мимо.

– Спасибо, – отказалась она. – Потом… потом…

– Конечно, вам еще рано, но пропустите – будет поздно.

Через три дня пути, одной стоянки на природе, посещений двух застиранных, теплых провинциальных городков, в которых не было ничего, кроме разрушенного храма, остатков крепостной стены – груды кирпичей, еще не до конца разворованных, – и фабрики, производящей валенки, Татьяне стало скучно. Мысль о том, что она ошиблась с выбором вида отдыха, пришла на четвертый день. Выспавшись и прочитав уже все, что взяла с собой, она не знала, чем себя занять, и, обнаружив висевшую на одной нитке пуговицу на своем плаще, несказанно обрадовалась: все же занятие, надо ее пришить! Пошла по людям. В музыкальном салоне нашла женщину, на лице которой определенно читалось – у нее должна быть иголка с ниткой. И они у нее были! И даже наперсток. Она взяла плащ, пуговицу, добытые инструменты (нитки не очень подходили по цвету, но ничего) и вышла на палубу, чтобы сделать это торжественно, с наслаждением и на свежем воздухе. Она села в кресло возле окна своей каюты и, обозрев бескрайне-унылый водный простор, попыталась вдеть нить в ушко иглы. Теплоход потрясывало, и вдеть толстую нитку в мелковатое ушко оказалось непросто. Когда она это делала, мимо прошел мужчина – подтянутый, почти без брюшка, с очень правильной ровной прической и чуть сладковатым лицом, лет на десять – пятнадцать старше ее. Он мельком взглянул, как молодая светловолосая особа метит в игольное ушко – зрелище не для холостяков, каким на тот момент был главный инженер небольшого, но известного, с дореволюционной историей московского завода. Ему на секунду показалось, что именно в него пытаются сейчас попасть, в него смотрят, его пришивают накрепко. Он прошелся дальше, размышляя о не написанной еще великими художниками картине «Пришивающая пуговицу» или «Попадающая в ушко», остановился на корме, недолго философски посмотрел на бурлящую от винтов воду и продолжил свою прогулку; он сделал по палубе круг – Татьяна все еще вдевала нитку!

– Вам помочь?

Татьяна ничего не ответила, она даже толком не видела мужчину – из-за солнца, стремившегося к закату, – просто протянула нить и иглу. Главный инженер справился с этим по-чемпионски, как будто всю жизнь только этим и занимался. Затем просто положил предметы, как оказалось, любовного шитья в изящную, протянутую к нему ладонь с четкими линиями, уже, видимо, обозначающими и его судьбу.

– Спасибо.

Он шел дальше по палубе, но думал только о ней: с такой женщиной все пуговицы будут точно пришиты и у него, и у детей. В прошлой жизни, со всеми его женщинами, начиная со студенческих лет и до жены, с которой не так давно расстался, все обычно упиралось в дом, в конечном счете, фигурально говоря, в пуговицу. И далее он мыслил в таком вот роде.