Теория и практика расставаний - [36]

– Петя, давай часок посидим здесь, документы посмотрим, – мягко приказал Зобов.

– Давайте, попробуем, Сергей Себастьянович, – согласился Шишканов, хотя был уверен, что ничего здесь не найдут.

Зобов попросил заместителя директора дать им прошлогодний налоговый отчет и папку с договорами, заключенными в последнее время. Было видно, что Фариду этого делать не хотелось, но что теперь… пусть ищут, уже все равно. Следователи расположились на диване за журнальным столом. Зобов поручил Шишканову выписывать адреса и названия фирм партнеров «Renatus Group», а сам пытался вникнуть в тонкости налогового отчета и понять, какими капиталами ворочал убитый.

Секретарша принесла еще кофе, лимон, вазочку с печеньем и дешевыми конфетами.

– Может, вам музыку поставить? – спросила она.

– Поставить, – тут же отреагировал Шишканов.

Зобов посмотрел на секретаршу снизу вверх. Она показалась ему еще выше, чем была, и в голове мимолетно пронеслось: «Почему я следователь, а не бизнесмен?» Если бы у матери, когда ему было тринадцать – пятнадцать лет, не было друга-любовника Николая Семеновича Митюшина, помешанного на своей работе следователя Генеральной прокуратуры СССР по особо важным делам, он бы был сейчас кем-то другим, может быть, денежным воротилой или музыкантом. А вот на тебе, подвернулся человек, который, выпивая, рассказывал мальчишке о преступниках, задержаниях, муках расследования, и вот он сам теперь следователь, и у него в помощниках не длинноногая секретарша, а прыщавый Шишок.

– Маша! – Зобов уже узнал, как зовут секретаршу. – А что слушал твой начальник в последнее время?

У Маши навернулись слезы, которые трудно было скрыть.

– Знаете, очень тяжело. Я уже два года здесь работаю, – чуть успокоившись, объяснила она свою взволнованность. – Он музыку любил. Вот здесь, – она подошла и открыла дверцу шкафа, – тут много чего есть. Можно сказать, Ренат меломан был. – И опять у нее дрогнул голос. – Саксофон любил, джаз… Почему его убили, вы еще не знаете?

– Пока нет, – ответил Зобов. – Это вопрос времени. Поставьте нам то, что там, – он показал на музыкальный центр, – сейчас стоит. Коллекцию дисков потом посмотрю сам. Хорошо?

– Хорошо, – сказала секретарша, нажала на нужные кнопки пульта и вышла.

– Она была его любовницей, – тут же заговорщически прошептал Шишканов. – Точно.

– А ты не завидуй – тебе не перепадет, – по-мальчишечьи резанул Зобов.

– Она сказала – Ренат. Без отчества.

– Знаешь… – Зобов хотел сказать, что Шишок озабоченный дурак, но сдержался.

В кабинете зазвучал текучий, бродячий, голый звук тенор-саксофона Криса Поттера.

16

После тюремных нар очень хотелось отмыться. Еще в машине Таня сказала Земляковой, что мечтает о ванне и полной тишине, но, когда подъехали к дому, увидела несколько автомобилей, в том числе «лендровер» сына, и поняла: ванна, покой отменяются. Борис выбежал навстречу из дома, и, пока бежал, промелькнуло: удивительно трогательный вырос у нее мальчик. Иногда он, конечно, глух, чрезмерно обязателен, пунктуален, у него все по плану, все заранее – это раздражает, но теперь она увидела светящиеся, влажные от слез глаза и убедилась в его родстве с ней, в его чистой, сердечной отзывчивости. Борис с полчаса, как малолетний ребенок, не отходил от матери и рассуждал, рассуждал: надо немедленно подавать в суд, в Великобритании никогда бы так поступить не посмели.

– За одно то, что ей не выделили адвоката, можно их всех уволить из полиции! Кроме того, государство заплатило бы за все мамины мучения!

Никто не пытался с ним спорить, ни Землякова, ни ее муж не возражали, что Россия – не Европа, что самое разумное одно – забыть. Игорь только пошутил, обнимая Таню при встрече:

– Свободу политическим заключенным!

У Татьяны не было сил улыбнуться, она беспомощно скривила рот.

Землякова за минуту накрыла на стол. У нее это всегда получалось так легко и быстро, что всякий раз вызывало удивление. А у мужа еще и гордость: сказочная «Марья – искусница» принадлежит ему. Ел только Борис, он просто навалился на сырокопченую колбасу, сыр с плесенью, холодные котлеты, гурийскую капусту, а Люся подкладывала и повторяла:

– Ешь, мальчик мой, ешь.

Татьяна смотрела на странное застолье, как будто все еще была не здесь, ее сдавила радостная, щенячья боль – она на свободе, она может это видеть и слышать, и столько любви разлито сейчас за столом. Вкусно, пахнет домом, крепкой, непередаваемой дружбой, и она спасена. Игорь предложил по рюмке водки. Татьяне не хотелось. Люсе – еще куда-то ехать на машине. Ульянова видела: Землякову очень хочется поставить точку – выпить по последней, и она согласилась составить компанию.

– Люблю «Старку» из маленьких рюмок, – сказал Игорь.

Они с Татьяной опрокинули по тридцать грамм. После алкогольного ритуала Татьяна наконец смогла сказать:

– Устала. Хочу принять ванну. Это все, что я хочу.

17

Капитан знал, что пассажирам нравится, когда над рекой раздается протяжный, напряженный звук корабельного ревуна РВП-220. Ему самому нравился этот вдохновенный мобилизующий звук, который он посылал в знак приветствия идущим навстречу судам, матросам, готовым принять судно на причале, или перед отплытием, после посадки, рыбакам, спешно отгребавшим от фарватера, жителям деревень и поселков, расположенных по берегам, пастухам и коровам и вообще всем и всему живому – от листа на дереве до человека – мужчины и женщины. Идущие по трапу отдыхающие не подозревали, что при помощи ревуна капитан круизного речного четырехпалубного теплохода «Лев Толстой» начинает с ними разговаривать и даже заигрывать. Теплоход был австрийский, как новенький, белый, с золотыми объемными буквами по бокам, 1956 года постройки, а капитан и вся команда была русская, лукавая и расхлябанная – то, что называют «хорошие ребята».