Теодор Рузвельт. Политический портрет - [28]

В июле 1896 года на конвенте в Чикаго перед пятнадцатитысячной аудиторией Брайан произнес речь, получившую название «Речь о кресте из золота». Пока еще неизвестный большинству, представитель штата Небраска говорил об абстрактных и возвышенных идеях, а не о будничных вопросах, по поводу которых препирались его предшественники. «Я вышел сюда ради защиты дела столь же святого, как и дело свободы, ― дела гуманности... Мы обращались с петициями и наши петиции были с презрением отвергнуты; мы умоляли, но на наши мольбы не обращали внимания; мы просили, а они издевались над нами. Мы больше не просим, мы больше не умоляем, мы не пишем петиций. Мы бросаем им вызов! Мы нуждаемся в новом Эндрю Джексоне, чтобы начать бой против организованного богатства... Вы говорите нам, что огромные города стоят на стороне золотого стандарта. Сожгите ваши города и оставьте наши фермы: вы увидите, что города вырастут снова. Но уничтожьте наши фермы и трава вырастет на улицах каждого города страны... За нами массы тружеников этой страны... Мы ответим на требования золотого стандарта: вы не наденете на голову трудового люда этот терновый венец, вам не удастся распять человечество на кресте из золота».

Эта речь сразу сделала Брайана лидером демократической партии.

Брайан и его окружение при всей радикальности своих взглядов повели атаку под ложным, экономически и исторически неоправданным лозунгом расширения выпуска серебряной монеты. Эта группа питала надежды на увеличение массы находящихся в обращении денег, но не звала к реальному переустройству общества. Однако крупной буржуазии Брайан казался опаснейшим революционером. На национальной арене демократы и республиканцы схлестнулись прежде всего как сторонники и противники расширения выпуска серебряных монет.

Главный оплот американского капитализма ― союз промышленников Северо-Запада был всерьез обеспокоен. Республиканцы, чьи деньги не знали счета, прибегли к помощи прессы. Контраргументы уже почти не выдвигались, началась фаза обличения самой личности. Брайана изображали, по меньшей мере, плохим американцем и плохим патриотом; дошедшие до логического конца называли его антихристом.

В ходе острой общенациональной дискуссии Рузвельт показал себя гибким политиком. Выступая в Нью-Йорке в Лиге здоровых финансов, он говорил, что серебряные деньги не коснутся владельцев недвижимости, «их земли, фабрики и дома останутся нетронутой собственностью». Расплачиваясь по банковским счетам, они не ощутят пагубного воздействия девальвации. Зато его почувствуют те, кто вслед за Брайаном требует ускоренного выпуска серебряной монеты. В их скромных кошельках серебро быстро «полегчает», и они раскаются в своей настойчивости.

М. Ханна предложил Рузвельту как известному оратору проехать по городам Среднего Запада, где речи Брайана имели самый сильный эффект. В ходе предвыборной кампании, покрыв более двадцати пяти тысяч километров, Брайан выступил перед пятью миллионами избирателей. Он произносил до тридцати шести речей в день, его энергия не знала предела. Заочное соревнование, видимо, нравилось любителю острых ощущений Рузвельту. Он заявлял, что программа Брайана нарушает, не более, не менее, две евангельские заповеди: «не укради» и «не убий». Брайан ведет страну к моральной деградации и расколу. В своем выступлении в Чикаго Рузвельт даже сказал, что атмосфера в стране поразительно напоминает ту, которая предшествовала расколу и гражданской войне в 1860 году.

Республиканцы мобилизовали все свои силы. В октябре 1896 года в восточные порты пришли корабли с золотом из Европы. Финансисты увеличили массу находящихся в обращении долларов. Брайан обещал, что, будучи избранным, он понизит цену на серебро. Финансовый мир Уоллстрит уже сделал это накануне голосования. Благодаря закупкам из Европы цены на зерно резко поднялись. Так капитал выбил из рук Брайана его самое сильное оружие. С перевесом приблизительно в сто голосов выборщиков республиканец Маккинли победил демократа Брайана.

Можно подвести некоторые итоги второго нью-йоркского периода Т. Рузвельта. Широко разрекламированная борьба с коррупцией потерпела фиаско. Мелкие реформы вроде «сухих» воскресений дали половинчатые результаты. За эти годы полицейский аппарат города стал еще более откровенным оплотом олигархии, сознательно сосредоточившись на насильственном подавлении социальных волнений.

Рузвельт показал себя верным защитником интересов правящего класса, но при этом продемонстрировал такое отсутствие гибкости в социальных вопросах, которое приближающийся XX век уже не мог позволить. Над этими уроками Рузвельту пришлось поразмыслить.

Между словами Рузвельта, сказанными в ассамблее Нью-Йорка о «богатом преступном классе», и его делами в последующие десятилетия лежит пропасть. Уже выступления за реформу гражданских служб (где-то в период 1889 ― 1895 годов) показывают его умеренность и буржуазную благонадежность. А с 1895 по 1897 год он, занимая пост полицейского комиссара Нью-Йорка, непосредственно занят защитой кошелька богачей. Самое большее, что мог позволить себе в эти годы Рузвельт, ― громкие высказывания о святости закона и необходимости порядка. О нем шутили, что неожиданно для себя он открыл десять заповедей. Об экономическом ― не говоря уже о социальном ― реформаторстве не могло быть и речи. Да оно его и не интересует. Мировая политика ― вот сфера, за которой он следит с неподдельным волнением.