Тени восторга - [35]

— Я король, — грозно произнес Инкамаси, — и я попру его пятой, я Инкамаси, король.

Розамунда приглушенно кашлянула. Филипп быстро наклонился к ней и попытался взять за руку, но она отняла ее.

— Все нормально, — сказала она. — Я всего лишь почувствовала… все нормально, Филипп.

Сэр Бернард поднялся и посмотрел на свою будущую невестку.

— Ну что же, если вы все согласны…

Роджер чуть отодвинул кресло и еще резче, чем прежде, сказал:

— Хотя вас это и не остановит, но согласны не все.

Наступила мертвая тишина. Роджер смотрел на жену, остальные смотрели на него. Филипп закрыл лицо руками. Сэр Бернард хотел что-то сказать, но его перебил Кейтнесс.

— Что ты имеешь в виду, Роджер? Это же очевидно: мы должны сообщить властям об этом шарлатане!

— Возможно, это ваш долг, — сказал Роджер, — но я совершенно уверен, что не мой. Вы с ним не встречались.

— Сэр Бернард встречался, именно он и решил обратиться к властям, — ответил Кейтнесс.

— Сэр Бернард и я верим по-разному, — сказал Роджер. — Я не могу остановить его, но и участвовать в этом не хочу.

Филипп неожиданно для себя резко встал.

— Роджер, — воскликнул он, — о чем ты говоришь? Ты на его стороне?

— Да, — сказал Роджер. — По крайней мере, я не могу идти против него. Он знает то, чего не знает никто из вас.

— Я тоже это знаю, — произнес Инкамаси, застыв в кресле. — И за это я его убью.

— Это ваше право, — холодно ответил Роджер. — У меня такого права нет. Честно говоря, у меня нет никакого права, кроме как следовать тому, что я вижу, слышу и понимаю. — Он посмотрел на жену. — Разве я не прав?

Изабелла встала и посмотрела ему в глаза.

— Да, дорогой, — просто сказала она.

— Роджер, — мягко сказал сэр Бернард, — это взгляды мистера Консидайна на поэзию так на тебя действуют? Послушай, но разве Данте был из племени банту, а Шекспир — готтентотом? Некоторые из нас все-таки что-то еще читают.

— Читают! — с презрением сказал Роджер. — Видит бог, я не хочу жить вечно, но я вам скажу, этот парень знает много. Я знаю меньше, но верю, что это важно. Важнее, чем что-либо другое на земле. И я не буду помогать вам заморозить это, в то время как моя задача — помогать ему выжить.

— Ты не можешь оставить это Господу? — предложил Кейтнесс.

— Нет, — сказал Роджер, — не могу, черт побери, ведь он поручил это мне. Я знаю ваш довод — все это уже было сделано, смерть побеждена, и поскольку ничего нигде не умирает, нам не нужно беспокоиться о том, что это умрет здесь. Нет, спасибо, я все-таки намерен побеспокоиться. А вот вам беспокоиться нечего. Я не могу остановить вас, я просто не хочу в этом участвовать.

— Теперь я понимаю, — сказал сэр Бернард, — как удалось втянуть в эту авантюру белую администрацию в Африке. Извини, Роджер.

— Не стоит, — сказал Роджер. — Тут не о чем сожалеть. — Он вдруг резко повернулся. — А ты, Филипп? — крикнул он. — Ты — с ними?

Филипп, стараясь не утратить почву под ногами, произнес:

— Не дури, Роджер, мы не можем не сражаться с африканцами.

— Мы прекрасно можем с ними «не сражаться», — сказал Роджер, и Изабелле показалось, что его высокая надменная фигура подавила всех в комнате, кроме царственной резной черноты сидящего зулуса, — и ты это знаешь. Любовь и поэзия — силы, и эти люди тоже — ты же не станешь это отрицать?

— В самом деле, Роджер, — вставил сэр Бернард, — зачем это противостояние? Это как-то архаично, сейчас ведь не викторианская эпоха. Если ты чувствуешь, что предаешь «Оду соловью»[36] или что-то еще, согласившись на мой визит к премьер-министру, ты же понимаешь — это только твое мнение, твои переживания. Ну и держи их при себе, мой мальчик, иначе они будут выглядеть провинциально, а провинциальность — это крах и общественного и личного сразу.

Сэр Бернард говорил, не очень задумываясь о смысле, просто надо было говорить, чтобы хоть как-то рассеять атмосферу неуверенности и беспокойства, поселившуюся в комнате. Из-за переплетения лиан вышел на свет человек, и оказалось, что это Роджер. Труба ответила трубам и барабанам, взывавшим к миру из джунглей человеческого существования, и ответила голосом Роджера. Означало ли это, что внутри него поселилась Африка? Война, армии, корабли и оружие — может быть, это всего лишь отсвет подавленных естественных стремлений человека? Следствие мощного запрета, наложенного Европой на возможности другого мира? Она подавляла эти возможности так долго, что они начали забывать о былой независимости? Но забытое может восстать, а старое, оказывается, не всегда умирает.

Польша — Ирландия — Иудея — человек. Роджер что-то знал, его голос, споривший и преподававший, иронизировавший и читавший стихи, теперь присягал другим владыкам: в цивилизации наметился раскол. Сэр Бернард взглянул на Изабеллу, но она ничего не сказала. Опершись о каминную полку, Изабелла смотрела в огонь, и лицо ее было очень спокойным. Роджер немного расслабился: сэр Бернард ему нравился, и они часто подшучивали друг над другом. Он сказал:

— Ну что ж, раз ничего не поделаешь, пора нам пожелать всем спокойной ночи и вернуться в Хэмпстед. Идем, Изабелла?

Она повернулась к нему.

— Ну куда же мы пойдем, милый, — сказала она. — Молочнику велели не приходить, и на завтрак у нас ничего нет.