Тени восторга - [33]

Глава седьмая НАЧАЛО РАСКОЛА

Вечером того же дня все действующие лица собрались в библиотеке. Сэр Бернард сидел справа от камина, Кейтнесс рядом с ним, напротив него — Изабелла, а Розамунда устроилась между ней и Филиппом. Роджер полулежал в кресле чуть поодаль от основного кружка. Между Роджером и Филиппом, напротив камина расположился африканец. Роджер посмотрел на него и шепнул на ухо Кейтнессу:

— «Его вниманья ждет весь двор, к нему стремится каждый взор, король зулусов перед ней».[35] — Он перевел взгляд на Розамунду. — Ну что же она такая недовольная? — проворчал он. — Могла бы пойти составить меню на завтра или сделать выговор горничной… — он замолчал и стал слушать сэра Бернарда.

— …нужно доказательство, — говорил сэр Бернард. — Глупое слово в сложившихся обстоятельствах, но ничего другого не придумаешь. Достаточно ли доказательств, чтобы убедить власти — или хотя бы нас самих, — что Найджел Консидайн как-то связан с Верховным Исполнителем? Я попытался описать события прошлой ночи и теперь хочу, чтобы вы послушали. Если я что-то упустил, надеюсь, наш гость меня поправит…

Никто не произнес ни слова, и он продолжил. На самом деле все присутствующие, кроме двух женщин, уже знали обстоятельства дела, но хотели услышать пересказ событий, так сказать, в сжатом виде.

В описании сэра Бернарда было все — фотография, музыка, посетители Консидайна, стрельба, морок, насланный на короля, — и все это перемежалось монологами Консидайна. Его слова сливались в бурный поток, будоражащий сознание. Стремился ли он к океану бесконечного опыта, доселе не известному, не открытому именно в силу своей невообразимости? За этим потоком взбудораженному воображению слушателей чудились африканские джунгли и странные фигуры — белые и черные, — мелькающие среди переплетений лиан; из-за этой густой зеленой завесы доносилось пение тетивы и треск выстрелов. Темное лицо Инкамаси, кем бы он ни был, казалось ужасным, и не столько из-за его происхождения, сколько из-за огромного призрака всей черной расы, вздымающегося у него за спиной. Поэтому, когда голос сэра Бернарда смолк, все взгляды устремились на зулусского вождя.

Сэр Бернард отложил бумагу и принялся искать сигарету. Никто из его друзей не предложил помочь. Он нашел сигарету, закурил и откинулся на спинку, не желая портить свой рассказ какими-то дополнительными репликами. Через минуту Инкамаси пошевелился.

— Я уже поблагодарил вас, сэр Бернард, — сказал он, а Изабелла почувствовала, как рука Розамунды дрогнула, лежа в ее руке, — и я благодарю вас еще раз. Вы с мистером Кейтнессом сделали для меня очень важную вещь. Вы освободили меня от силы, довлевшей надо мной с тех пор, как я был мальчишкой.

Роджер повернул голову.

— Вы имеете в виду Консидайна? — спросил он.

— Я имею в виду Консидайна, — серьезно подтвердил африканец. — Возможно, я смогу сказать вам то, чего вы не знаете. Он говорит правду. Ему около двухсот лет, не знаю, сколько точно. Мой дед знал его как Бессмертного, и его дед тоже помнил Консидайна. Вожди и шаманы признавали его власть, но он им никогда не нравился. Многие из них со временем стали шарлатанами, превратились в болотных жаб, утратили знание, как утратили его вы на Западе, а таких он безжалостно уничтожал, пока оставшиеся от Нигера до Замбези не подчинились ему. Иногда он надолго пропадал — наверное, бывал в Европе или еще где-то, — но всегда возвращался, и в деревнях вести о его возвращении опережали его самого, и те, кто растерял свои магические силы в погоне за подношениями, очень боялись.

Во всеобщем молчании голос сэра Бернарда прозвучал с отчетливым презрением:

— Магия! Мистер Консидайн рисовал круги бердовой костью и варил приворотное зелье из банановых листьев?

Инкамаси улыбнулся в ответ.

— А вы не могли бы сказать, почему приворотное зелье нельзя сварить из банановых листьев? Нет, такой магией мистер Консидайн не интересовался. Он стремился к высшему мастерству, и мне думается, он его достиг. Большинство из тех, кто владел древними знаниями, растратили силы на призрачные мечты и никчемные действия. А главное, они растратили ту силу, которую вы называете любовью, а мы — властью. У нас говорят, что весна жизни — это время власти. Именно эту силу учились использовать Консидайн и его ученики. Они овладели этой силой и теперь говорят, что это может сделать каждый. Теперь они умеют пробуждать и сдерживать восторг любви, а также использовать это чувство в своих целях. Они узнали, как путем созерцания красоты в мужчине или женщине наполнять себя неописуемым восторгом и обращать силу чувства на нужные цели. Первая из этих целей — жизнь, но можно достичь и других. Не знаю, делал ли это Консидайн когда-либо прежде, наверное, делал. Он так изощрил свое воображение, что в любой момент может вызвать в себе восторженное ощущение и воспользоваться силой чувства, сделав его силой состояния. Направляя эту силу на обновление тела, он сделал его неподвластным времени, распаду и болезням. Его, конечно, можно убить. Однако искусство добывания силы из любви и секса — лишь начало. Вы не задавались вопросом о сущности смерти? Она везде в мире, и все живут за счет смерти друг друга. Люди и животные, мы живем разрушением. Многие учения сомневались, что весь секрет именно в этом. Если человек все равно идет к смерти, разве не может он осознать восторг нисхождения и возвращения? И не будет ли это чувство самым сильным из всех возможных? Консидайн ищет этот путь. Стать свободным от любой случайной смерти, познать восторг бытия, будучи одновременно и жрецом, и жертвой — вот что он ищет.