Тени тевтонов - [15]

Фронт готовился к расформированию, и многих ожидала демобилизация, а Женя надеялась остаться в армии. Ей нравилось в контрразведке. Здесь, в армии, она может достичь таких высот, до каких на гражданке ей никогда не подняться. Здесь пригодится всё, что в ней есть, — и ум, и характер. Однако Женя совершила одну большую ошибку: легла в койку с Перебатовым. Ох, напрасно она поддалась обаятельной самоуверенности майора.

На войне Коля брал напором и смёткой, но после победы этих достоинств уже не хватало. Коля готовился расстаться с погонами. Об этом он вовсе не сожалел, однако не соглашался потерять Женьку — «пэпэжэ», как говорили на фронте, «походно-полевую жену». И он принялся добиваться, чтобы Женю тоже демобилизовали. С бесстыжим упрямством Коля повсюду твердил, что Луданная бесполезна для контрразведки. На самолюбие Жени ему было плевать: бабьи глупости. А Женя смотрела на Колю с лёгким презрением. Коля не понимал, что для неё он был только жеребцом, и даже не племенным.

В Управлении контрразведки Перебатова считали хорошим мужиком, к его словам прислушивались. Женю, похоже, и вправду решили списать в запас. Вот потому ей и нужен был успех. Результат. Например, гауляйтер.

Госпиталь располагался в здании бывшей народной школы для девочек. Девочек отсюда вытурили сами немцы ещё в сорок третьем году. Рядом с госпиталем торчали острые руины кирхи «Мария Морская Звезда».

После капитуляции немцев на косе Фрише Нерунг госпитали потихоньку разгружались. Кого-то из раненых перевезли в Кёнигсберг или выписали, кто-то умер. Койки уже не загромождали коридоры, из палат не звучали стоны и ругательства, доктора и медбратья не валились с ног. В опустевшем приёмном покое горела тусклая лампочка. Женя прошла в кабинет дежурного врача.

— Вам чего, товарищ капитан? — удивился тот, откладывая газету.

— Вызовите сержанта Владимира Нечаева, — сказала Женя.

* * *

Чтобы не привлекать внимания к расследованию, Луданная не запросила сегодня воинского сопровождения. После ночного дождика взрытый пустырь вокруг замка покрылся пятнами зелёного пуха. На берегу всё так же топорщил красные крылья гидроплан, на нём сидели чайки. По заливу шёл тральщик.

— Давайте по-покурим, товарищ капитан, — предложил Володя Нечаев.

После контузии он слегка заикался.

Из обвисших застиранных брюк, выданных госпитальной кастеляншей, он выудил кисет с надписью: «Дорогому засчитнику Родины!» Такие кисеты расшивали девушки в деревнях и присылали на фронт, кому уж достанется.

— Угощайтесь. — Женя протянула пачку трофейных сигарет «Силезия».

— Спа-асибо.

Женя отметила, что сержант сказал «спасибо», а не «благодарю» или даже «благодарствую», как сказал бы человек из народа. Образованный парень.

Володя Нечаев ей понравился. Скуластый, губастый, светловолосый, с грустными русскими глазами. Высокий, широкий и по-юношески худой — статью похож на Перебатова, но ещё не заматерел, как зрелый мужик. Нечаеву было лет двадцать пять — чуть-чуть поменьше, чем Жене. Он молча курил, озираясь по сторонам, и Женя поняла, что он провалился в прошлое.

…Немцы готовились драться до последнего патрона. Узкий полуостров пересекали шесть линий обороны. Траншеи полного профиля, минные поля, валы из колючей проволоки, доты с бронеколпаками, пулемётные гнёзда, вкопанные штурмовые орудия, танки и самоходки… Вдоль берега Балтики в зыбкие дюны вросли морские батареи; их бетонные укрепления казались чудовищными раковыми опухолями — не вылечить и не вырезать, только выжечь, но во все стороны расползаются метастазы боевых ходов.

Штаб фронта двинул вперёд армию генерала Галицкого — Одиннадцатую гвардейскую. Двадцатого апреля гвардейцы взяли первую линию немцев. День тогда был совсем не героический: мелкий дождик сразу превращался в клубы пара. Фронт навис над вторым немецким рубежом — над противотанковым рвом в районе замка Лохштедт. Ясным утром 22 апреля артиллерия начала гвоздить позиции врага. В сплошном рёве разрывов, не падая, медленно кувыркались и перемешивались груды земли, облака пламени, тучи дыма, брёвна и обломки бетона. Длинными прочерками огненных когтей безостановочно полыхали залпы реактивных миномётов. После артподготовки в пекло пошла пехота.

Земля тряслась, подбрасывала, вылетала из-под ног. Душила гарь. Воздух порой уплотнялся как резина и бил отдачей. Над пустырём перед Лохштедтом пересекались пулемётные трассы. Подскочил дыбом и покатился бронеколпак дота. В изъеденных окнах замка злобно искрились звёзды автоматов. По каске колотили комья грунта. Размазанный по песку батальон упростился в грязных и бесчувственных муравьёв. Одни упрямо ползли на четвереньках, ныряя в воронки, другие прикрывали их очередями. Если у муравья шинель на спине вскипала клочьями сукна, то муравей затихал. Они, эти муравьи, отскребали и отгрызали пространство маленькими кусочками, чёрствыми корочками, крошечками, точили его, истирая в труху, пока не очутились у кирпичных стен, и тогда в окна полетели гранаты. Замок всеми ртами закашлял огнём.

…Володя понял, что контрразведчица догадалась о его мыслях. Он виновато улыбнулся. Ему нечего было рассказать о штурме замка. Но товарищ капитан должна понять. У неё самой на груди планка с боевыми наградами. Володя до сих пор верил, что красивые женщины непременно умные и добрые.