Тени тевтонов - [17]

Во второй половине апреля от всей Восточной Пруссии у немцев остались лишь огрызок полуострова с городом Пиллау да длинная коса Фрише Нерунг. Красная армия узким фронтом ломила к проливу Зеетиф: крушила, дробила, перемалывала и топтала немцев. Их рубежи обороны трещали и рассыпались.

Русские шли в атаку волна за волной. Танки пёрли через каштановые леса, выворачивая деревья с корнем, неуклюже карабкались на завалы из брёвен, шпал и разной сельхозтехники. Самоходки ползли по дюнам, едва сцепленным кустами облепихи, и толкали перед собой бочки с водой и песком, чтобы те давили мины. Фронт заволакивало дымом от горящих бронемашин — русских и немецких. Под огнём орудий, пулемётов и завывающих «небельверферов» русская пехота наступала почти под землёй: ныряла из лощины в лощину, из воронки в воронку. Всё перемешалось, и солдаты вермахта вдруг вылезали из засыпанных блиндажей и бункеров за спинами у своих врагов и били им в тыл. Мёртвые «тигры» и «пантеры», лежащие на вспоротых животах, очнувшись от смерти, вдруг с лязгом поворачивали обугленные башни и начинали стрелять. На побережье всё никак не умолкали вкопанные по брови бетонные батареи — изрыгали из песков один залп за другим. Над немецкими траншеями, поливая очередями, низко проносились русские штурмовики; пикирующие бомбардировщики швыряли бомбы на каменные черепа неприступных дотов. Немцев выколупывали из каждой рытвины, из-под каждой скорлупки. Немцы почти не отступали со своих рубежей: гибли, сгорали или истекали кровью.

Борьба не заканчивалась даже в темноте. Над позициями немцев русские «ночные ведьмы» рассеивали десятки тысяч голубых и малиновых листовок, в которых генерал Ляш, капитулировавший в Кёнигсберге, призывал солдат вермахта сложить оружие. Листовка служила пропуском в плен. Из русских громкоговорителей звучали вальсы Штрауса, народные песни и обращения «Свободной Германии» — организации немецких антифашистов в СССР.

Двадцать четвертого апреля Красная армия вышла на окраины Пиллау. Истерзанный город сопротивлялся, как раненый зверь. Улицы были перегорожены баррикадами, а за ними стояли танки и самоходки. Из проулков и подворотен торчали стволы орудий. На пустырях, во дворах и на детских площадках выросли бункеры и доты. В окнах домов сидели пулемётчики, в подвалах — фольскштурмовцы с фаустпатронами, на чердаках — снайперы. От причалов, черпая бортами, под бомбёжкой ещё уходили переполненные суда с ранеными и беженцами.

Советские офицеры рассматривали карты Пиллау — туристические путеводители общества «Сила через радость». Стрелы указывали направления атак, кругами были обведены разведданные очаги обороны, и для них, как в Кёнигсберге, командиры формировали особые штурмовые группы. Русские вломились в город по главной дороге — по имперскому шоссе № 131.

Здания, превращённые немцами в крепости, русские дырявили из орудий прямой наводкой бронебойными снарядами. На городском стадионе советские танки гусеницами смяли зенитные батареи вместе с расчётами. Несколько раз бойцы атаковали форт Штиле, в укреплениях которого зиял кратер январского взрыва; форт отбивался, и «катюши» прожарили его до самых глубоких казематов. Немецкая морская пехота оборонялась в казармах военного городка Химмельсрайх; городок окружили и раскололи на куски. Среди жилой застройки Пиллау нелюдимо темнела глыба Штокхауза — могучего бункера, врытого в землю на три этажа; пройдя сквозь бешеный заградительный обстрел, бойцы выжгли утробу Штокхауза через амбразуры из огнемётов. Приземистые фигурные бастионы форта «Восточный» затряслись от кумулятивных фугасов; форт безвольно вывалил из бойниц языки белых флагов. В парке Плантаже на скрещениях променадов под соснами в грунт были вкопаны «панцеры» — словно разлапистые железные пни: снаряды корчевали их и переворачивали набок. Моряки Кригсмарине врукопашную дрались до последнего за селение Камстигаль: здесь жили их жёны и дети. Обгорелые «ИСы» выкатились на больверки гаваней и садили из пушек по судам, уходящим в дыму за дамбу аванпорта. На верфях Шихау огромными дохлыми рыбинами лежали брошенные подводные лодки.

Батальон Володи Нечаева пробился к набережной Грабена. Пылающий «тигр» закупорил мост через канал, за ним в дыму скалились пулемёты. Канал был завален утонувшими судами — буксирами, баржами, лихтерами, катерами. Бойцы прыгали с набережной на палубы, перебрасывали дощатые сходни с борта на борт, лезли по надстройкам, по крышам рубок, хлестали по другому берегу из автоматов. Они первыми ворвались в разрушенные кварталы Хакена.

Немцы стреляли отовсюду — из почтамта, из руин ратуши, из кирхи, из окон гостиницы, со второго этажа гимназии. Для Володи всё слилось воедино: узкие улочки, мостовые, баррикады, трупы, перевёрнутые грузовики, окна, углы, двери. Перебежки, короткие очереди, серые фигуры в дыму, гарь, не хватает дыхания, груды кирпича, грохот, крики, пыль. В руках у Володи давно гремел немецкий автомат, магазины он вытаскивал из подсумков у мертвецов. Мокрая гимнастёрка побурела от кирпичной крошки. Все мысли были нацелены только на то, чтобы сразу гасить выстрелом любое шевеление.