Тени Радовара - [26]

Шрифт
Интервал

Булыжник в желудке разрастается до размеров скалы.

– Нет! – кричит Йона.

– Дай маме договорить, – с раздражением говорит папа.

– Джимми, тебе я еще ничего не рассказывала. У нас в городе существуют специальные центры, где за бабушкой будут хорошо ухаживать. Они называются дома-плюс.

– Нет, они называются «дома-крест».

Папа закатывает глаза.

– Не знаю, от кого ты наслушалась этой ерунды, но, по-моему, стоит запретить тебе болтаться где попало.

Йона прикусывает язык. Надо научиться сдерживать эмоции, иначе посадят под домашний арест. Оставаться в своей роли: послушная дочь Бергеров. Когда мама снова начинает говорить, Йона сжимает кулак с такой силой, что ногти впиваются в кожу.

– Эти центры специализируются на уходе за людьми старше семидесяти пяти лет. И если родственники оставляют своих стариков дома, лишая их этого ухода, они каждый месяц платят штраф…

– Сто баллов в месяц, – говорит папа.

– Сколько? Как же мы сможем подняться на следующий этаж? – спрашивает Джимми.

– Мы сейчас о другом говорим. Важно понять, где бабушке будет лучше, – возражает мама.

– Дома, конечно. С нами, – говорит Йона.

– Кто бы говорил. Как будто ты проводишь с ней время. Тебя же вечно дома нет. Бабушка всё время спрашивает меня, когда ты вернешься.

Мама серьезно смотрит на свою дочь.

– Это правда, Йона?

– Не так уж часто я ухожу, – несмело оправдывается она. – Но нельзя же отправлять бабушку туда, где мы никогда не были?

– Как я погляжу, ты не особо имеешь право обсуждать, как будет лучше для бабушки, – говорит папа.

– Мы с папой попытаемся выяснить, действительно ли всё так страшно, как ты говоришь. И бабушка не прямо завтра переезжает. Мы решили, где-нибудь через месяц, чтобы успеть к этому морально подготовиться.

– И это обойдется нам в сто баллов. Пятая часть от того, сколько нам нужно для переезда на двадцать девятый, – говорит Джимми. – Просто супер.

– Мы вполне можем пожертвовать ими ради бабушки, – говорит папа.

Йона про себя считает до десяти. Потом кладет вилку и нож на почти не тронутую тарелку с едой и встает из-за стола.

– Я себя плохо чувствую. Пойду спать.


Только через два дня Йона набирается смелости пойти к Своре. Three strikes out[2], звучит у нее в ушах голос Флиса. Но при мысли, что она никогда больше не сможет с ними встретиться, Йону захлестывает отчаянием. К тому же им без нее не обойтись. Залмана больше нет, она их единственный контакт в Звездном Свете.

Йона едет на лифте на минус второй этаж и подкладывает свой пропуск под коврик у двери в квартиру Пата. Алиби так себе, но хотя бы можно сказать, что они вместе делали уроки. А потом она петляет по разным лестницам и коридорам, снова едет на лифте и хитрым путем добирается наконец на минус одиннадцатый.

Дверь в квартиру Залмана открыта. Новый техник, судя по всему, пока не заехал – или просто не согласился жить в этой конуре. «Залман?» – шепчет Йона. Но всё тихо. Она включает свет. Комната выглядит так, будто он в любой момент может вернуться. На кухонном столе лежит пакет с хлебом, в раковине стоит грязная посуда, а в углу кровати свален ворох постельного белья. На обеденном столе только крошки – книги нет. Йона представляет себе, как Залман сидит где-то в Нижних районах, в комнате под землей, рядом бегают крысы, а Мипи в кармане его куртки жалобно пищит от страха перед своими дикими сородичами.

– Прости меня, пожалуйста, – шепчет она. Потом выключает свет и закрывает за собой дверь. Залмана больше нет, и тут уже ничем не поможешь. Теперь остается только сделать так, чтобы это предательство было не напрасным.


Через десять минут она уже стоит в тоннеле перед свисающим с потолка одеялом в цветочек. Как рассказать Килиану, что Залмана забрали? Что ей пришлось его сдать, чтобы оправдаться за свою оплошность?

Занавеска отходит в сторону.

– Ты заходишь? – спрашивает Килиан. – Залман уже беспокоится, что с тобой.

Глава 16

– Ты сделала всё как надо, – говорит Залман. Килиан провел Йону в маленькую кухоньку, где тот делает бутерброды, а сам ушел. Залман вытирает руки и оборачивается. Йона пугается: он выглядит так, будто не спал уже несколько дней. Над его единственным глазом, как драпировка, свисают складки кожи.

– Прости меня, пожалуйста, – говорит она. – Флис застал меня врасплох. Он спросил, зачем я всё время езжу без пропуска на минус одиннадцатый этаж. Надо было быстро что-то придумать, чтобы не выдать Свору, и единственное, что пришло мне в голову, это Мипи.

«И тогда ты выдала меня», – кажется, говорит его взгляд. Но он кладет руку ей на плечо.

– Не переживай, Йона. Ты всё правильно сделала. Рано или поздно мне пришлось бы уехать из Звездного Света. Я позволил им отвезти меня в Нижние районы, чтобы они ничего не заподозрили, а как только Серая Бригада убралась восвояси, удрал в тоннели.

– Но…

– Что случилось, то случилось. Ты придумала хорошую легенду, чтобы обмануть Флиса. Ты умная девочка. А теперь иди к остальным, нужно закончить подготовку к акции. Ты ведь для этого пришла?

Йона не уходит. Она хватает Мипи со стола и сажает ее к себе на плечо, но крыса стремглав спускается по рукаву вниз и забирается на шею к Залману.


Рекомендуем почитать
ЖЖ Дмитрия Горчева (2001–2004)

Памяти Горчева. Оффлайн-копия ЖЖ dimkin.livejournal.com, 2001-2004 [16+].


Матрица Справедливости

«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».


Варшава, Элохим!

«Варшава, Элохим!» – художественное исследование, в котором автор обращается к историческому ландшафту Второй мировой войны, чтобы разобраться в типологии и формах фанатичной ненависти, в археологии зла, а также в природе простой человеческой веры и любви. Роман о сопротивлении смерти и ее преодолении. Элохим – библейское нарицательное имя Всевышнего. Последними словами Христа на кресте были: «Элахи, Элахи, лама шабактани!» («Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил!»).


Марк, выходи!

В спальных районах российских городов раскинулись дворы с детскими площадками, дорожками, лавочками и парковками. Взрослые каждый день проходят здесь, спеша по своим серьезным делам. И вряд ли кто-то из них догадывается, что идут они по территории, которая кому-нибудь принадлежит. В любом дворе есть своя банда, которая этот двор держит. Нет, это не криминальные авторитеты и не скучающие по романтике 90-х обыватели. Это простые пацаны, подростки, которые постигают законы жизни. Они дружат и воюют, делят территорию и гоняют чужаков.


Матани

Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.


Человек у руля

После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.