Тени прошлого. Воспоминания - [15]

Правда, всей этой красотой тогда можно было любоваться только издали. За пределы крепости нельзя было выходить. Пуля и аркан черкеса уфожали неосторожному и в горах, и в долине. Если бы у горцев были орудия, в Геленджике совсем нельзя было бы жить, так как он расположен у самого подножия гор. Но укрепления строятся применительно к тому оружию, которое имеется у неприятеля. А в те времена до ближайших гор не хватали пули даже наших гладкоствольных ружей. Черкесы наблюдали за крепостью в полной безопасности. Потом, когда к нам привезли вновь появившиеся нарезные штуцера, их прежде всего испробовали на этих соглядатаях. Черкесы сначала очень хладнокровно смотрели, как в них стреляют, но когда пули стали чиркать о камни около самых их ног, это произвело большую сенсацию. Наблюдатели разбежались, и им пришлось выбирать себе более отдаленные обсервационные пункты.

Вообще, по тем средствам нападения, какие имелись у горцев, Геленджик составлял укрепление, очень хорошо защищенное. Приезжему нужно было только привыкнуть к вечному пребыванию настороже, с неожиданными тревогами, перестрелками и вылазками. Но опасности серьезной в обычных условиях не могло являться. Гарнизон был достаточно силен и мог выделять команды даже для наступательных экспедиций. Часовые день и ночь сторожили на своих постах. Каждой части гарнизона заранее было указано место, куда она должна была моментально являться по первому звуку тревоги. Раздавался грохот барабанов, и в несколько минут крепость со всех сторон ощетинивалась штыками, орудия готовы были палить, резервные и кавалерийские части, назначенные для вылазок, стояли в готовности на указанных местах. Таким образом, даже неожиданное нападение не могло застать нас вполне врасплох. Но неожиданных нападений почти не могло являться, потому что среди черкесов у нас всегда были лазутчики, извещавшие о всех замыслах горцев.

Впрочем, наши никогда не забывали, что может случаться даже и невероятное, и мысль об опасности никогда не исчезала из головы защитников Береговой линии. Горцы были нешуточными противниками и доказали нам это очень чувствительно в 1840 году, так сказать, накануне прибытия моего отца на службу. Убыхи, собравшись в значительных силах, более десяти тысяч человек, взяли тогда ряд слабых укреплений наших: форт Лазарев (в Сезуане), Вельяминовское (Туапсе) и Михайловское на реке Вулани. В последнем тогда покрыл себя славой рядовой 1-й роты Тенгинского полка Архип Осипов.

Начальником Михайловского укрепления был храбрый штабс-капитан Лико. У него было пятьсот человек команды, а укрепление было ограждено одним низким валом, не имея даже стены. Предвидя невозможность отбить при таких условиях десять тысяч горцев, Лико увещевал своих умереть со славой и в последний момент взорвать крепость. Это было 22 марта 1840 года. Черкесы ринулись на вал. Закипел отчаянный бой. Лико был изрублен, четыреста двадцать человек пали убитые. Но когда горцы нахлынули к пороховому погребу, Архип Осипов крикнул своим: «Если кто останется в живых, скажите, что Архип Осипов взорвал погреб». Он зажег порох и погиб с толпой врагов, взлетевших на воздух. Из гарнизона восемьдесят человек, большей частью раненых, были взяты горцами. В ознаменование подвига Император Николай Павлович приказал на вечные времена зачислить Осипова в списки 1-й роты Тенгинского полка, и когда на перекличках вызывают Осипова, первый в шеренге отвечает: «Погиб во славу русского оружия в Михайловском укреплении».

Во время нападений горцы любили прибегать к поджогам и раз наделали переполоху в Геленджике, зажегши леса на горах, спускающихся к укреплению. Что они замышляли — кто их знает! Но при подходящем ветре головешки и искры перебрасываются далеко, а в крепости были постоянно огромные склады военных снарядов и продовольственных припасов. Когда Император Николай Павлович навестил Геленджик в 1837 году, при салютационной стрельбе один пыж попал в провиантский склад. Сильный норд-ост раздул эту искру в пожар, и двенадцать тысяч войска, стянутые для маневров в Геленджик, не могли даже в личном присутствии Императора справиться с морем огня, так что все склады погорели дотла. Успели отстоять только пороховые погреба… Таким образом, угроза пожаром со стороны черкесов была всегда очень страшной. Но в данном случае, по соображениям обитателей Геленджика, пожар никак не мог им угрожать. Поэтому жители, испытывая несколько возбужденное состояние, не беспокоились серьезно, и по вечерам на берегу бухты гуляли целые толпы, любуясь живописной иллюминацией пылающих гор, своим заревом освещающих крепость. Но на военном судне, шедшем в Геленджик, это зарево возбудило большую тревогу. Моряки думали, что это горит самое укрепление, зажженное горцами. С большими предосторожностями судно входило в бухту, и моряки были приятно удивлены, когда попали прямо на гулянье геленджикского гарнизона.

Для недавних кушниковских питомиц новая обстановка представлялась чем-то волшебным, прекрасным, но также страшным. Однако они скоро привыкли к необычной обстановке. Жизнь в крепости быстро привязывала к себе тем духом сплоченности и дружности, который се пропитывал насквозь. Все население жило как одна огромная семья. Тут не было чужих, все были свои, никто не мог оказаться беспомощным и заброшенным. Все знали друг друга и находили вокруг себя людей, достойных симпатии и уважения.