Тени прошлого - [9]

Он, не торопясь, поднялся со стула, и я подумала было, что он будет еще спорить, но он постоял немного со шляпой в руке, глядя на спящего господина в моей постели, а потом пожал плечами и направился к двери.

– Буду вам очень признателен, мисс Маклиод, если переменив свое решение, вы поставите меня в известность. Отель «Плезан». Всю следующую неделю я еще тут. Адрес вы найдете на обратной стороне карточки.

Он открыл дверь, водрузил шляпу на голову и ушел.

Тут я почувствовала, что меня немножко трясет, я поняла, что возможность вернуться в Англию взволновала меня гораздо сильнее, чем можно было предположить. Мистера Себастьяна Райдера я не знала, однако не сомневалась в честности мистера Бонифейса, который готов был отправиться со мной в Британское консульство.

Я не успела ничего обдумать и отказала ему, повинуясь непонятному инстинкту, однако я была уверена, что сколько я ни думай, ответ будет «нет». Я не изменю своего решения.

Тогда я выкинула мистера Бонифейса из головы и принялась за дела. Уже давно я нашла для себя приемлемый способ избавляться от ненужных воспоминаний, представляя себе, что то или иное случилось не со мной, Ханной Маклиод, а с какой-нибудь другой девушкой, естественно, малознакомой, которая поделилась со мной своими переживаниями. Таким образом я выкидывала из головы все, что могло мне досадить.

В половине одиннадцатого я закончила с уборкой. Англичанин еще спал. Лоб у него был горячий, губы сухие, но почему-то я не сомневалась, что долгий сон поможет ему выкарабкаться. Когда я сняла повязки с мазью, чтобы взглянуть на его синяки, он что-то пробормотал, но не проснулся. Вид у него, конечно, был не ахти, но раны не воспалились, и я осторожно промыла их теплой водой, а потом присыпала борным порошком, почему-то решив, что это лучше, чем мазь. Когда же я занялась его лицом, то он вдруг открыл глаза и очень четко спросил:

– Кто вы?

Я ответила:

– Ханна Маклиод, сэр. А как вас зовут и где вы живете?

Мне показалось, что он не понял вопроса, но он внимательно вслушивался в мой голос и потом медленно проговорил:

– А... вспомнил. Вы та девушка, которая... которая...

Глаза у него закрылись, он умолк, вздохнул и вновь погрузился в сон. Я же поймала себя на том, что улыбаюсь, сдувая лишнюю присыпку с его щеки, хотя радоваться было нечему. По правде говоря, я не испытывала к этому господину никаких добрых чувств. Он доставил мне массу хлопот, и я бы с удовольствием передала его в чьи-нибудь другие руки, однако никто не хотел его брать, а мне пришлось напомнить себе, что бедняжка ни в чем не виноват.

Вскоре мне надо было уходить на работу, а вернуться я должна была примерно к полуночи, потому что в субботу мы закрывались немного раньше, и я была в панике, не зная, как мне поступить с незваным гостем. Он наверняка проснется в мое отсутствие и испугается, обнаружив себя без одежды на нищем монмартрском чердаке. Неожиданно мне припомнилось, что в учебнике студента-медика говорилось о том, что человек, перенесший травму, может все забыть, и я представила себе, как он испугается...

А если я вернусь, а он все еще будет без сознания? Это будет значить, что он серьезно болен, и мне придется звать врача, сколько бы это ни стоило, иначе, не дай Бог, он умрет и меня обвинят в его смерти. Завернувшись в одеяло, я немножко посидела и подумала. Апаш Анри не заметил золотых запонок, и я их вынула из манжет, когда понесла стирать его рубашку. Я выдвинула ящик и убедилась, что они в самом деле золотые. Можно было бы их продать, чтобы заплатить врачу и купить для него еды, но я не посмела этого сделать, боясь, как бы меня не приняли за воровку.

Я подошла к буфету, который служил мне также платяным шкафом, подняла доску с пола и вынула маленькую шкатулку, в которой хранила свои драгоценности. Тут было мое свидетельство о рождении, свидетельство о рождении моей матери, ее обручальное кольцо, письмо, которое она написала мне перед смертью, ее молитвенник и пустой кошелек, куда я обычно прятала свои сбережения. И еще одно кольцо из мексиканского золота с выгравированными на нем инициалами Р.Д. Оно было мне велико, и я могла бы продать его, потому что оно принадлежало мне, но в тот день, когда оно стало моим, то есть около двух лет назад, я дала себе слово, что никогда с ним не расстанусь. Я улыбнулась своим воспоминаниям, и на глазах у меня появились слезы, но через минуту я уже сердилась на себя за излишнюю чувствительность. Запонки я положила в шкатулку и засунула ее обратно под пол. Я не бывала в своей комнате примерно часов двенадцать в день, и, хотя вряд ли она могла привлечь вора, рисковать мне было ни к чему.

К этому времени ветер и солнце уже почти высушили мое белье, так что мне пришлось опять лезть на крышу, а потом доставать утюг и приниматься за глажку. Свои вещи я отложила в сторону, а его рубашку, жилет и все прочее погладила и повесила на спинку стула.

В кошельке у меня оставалось двадцать су, и я решила прежде, чем идти в «Раковину», купить сыру и устриц, то есть что подешевле, и оставить на столе вместе с хлебом, молоком и медом, чтобы, если он проснется, ему было что поесть. Еще мне надо было оставить ему записку и объяснить, что с ним случилось, а также предложить ему, если он желает, отдохнуть у меня до моего возвращения.