Тени над Латорицей - [63]

«Наверно, разговаривал с той самой женщиной, которая и домой ему звонила, — подумала Наташа. — «Аистенок…» — и ревность охватила ее.

— Мать-игуменья примчалась к нам чуть свет, — продолжал тем временем Коваль. — Глаза горят, на сухом лице красные пятна. «Ночью в монастырь ворвались ваши солдаты, — кричала она, — и ограбили его! Я уже звонила в Бухарест. Сегодня же узнает об этом весь мир!» В радиусе нескольких десятков километров, кроме вас, не было в горах советских солдат, и командир роты капитан Подопригора приказал немедленно выстроить весь личный состав. Немного успокоившись, мать-игуменья с двумя монахами, которые ее сопровождали, прошла мимо строя, состоявшего по преимуществу из девушек — как в то время почти в каждой роте противовоздушной обороны, — и в конце концов беспомощно развела руками. А мы уже знали, кто такие эти налетчики. Близлежащие леса кишмя кишели дезертирами из немецкой и венгерской армий, диверсантами, оставленными противником при отступлении, всякого рода кулацкими элементами. Они нападали на крестьян, отбирали у них скот, грабили магазины, налетали другой раз даже и на наши посты, обычно — на солдат, которые выходили в лес на линии связи. Но мать-игуменья уверяла, что грабители были в советской форме. «Значит, и форму где-то раздобыли», — сделал вывод командир роты. Мы мобилизовали в помощь себе местную румынскую милицию и ночью выехали на облаву. Ну, а дальше вы знаете.

— Ничего не знаем! — рассердилась Наташа, внимательно слушавшая отца.

— Дальше я спасаю жизнь рядовому Антонову, — засмеялся Коваль. — Но сам об этом не догадываюсь. И впервые слышу об этом столько лет спустя.

— А диверсантов поймали?

— Дорогой ценой, — нахмурился подполковник.

Уже выпили кофе, приготовленный Капитолиной Сергеевной по-турецки, а воспоминаниям все еще не было конца.

— Ну что ж, — поднялся наконец Коваль. — Завтра день рабочий. Даже не завтра, а уже сегодня.

Хозяева запротестовали. Но подполковник был неумолим.

— Надеюсь, еще увидимся, — сказала Антонова, подавая Ковалю руку. — И не так экспромтом… Для хозяйки важно заранее знать…

— Непременно, — широко улыбнулся Коваль. — Но и экспромтом у вас получилось отлично. Спасибо.

— Приходите в воскресенье на пельмени, на настоящие сибирские. С доченькой, — она ласково взглянула на Наташу. — Придете? Смотрите. И вы, — обернулась к начальнику милиции, — Петр Иванович. А то вы ведь всегда, как ясное солнышко в хмурый день, — на мгновенье покажетесь и снова прячетесь надолго. И супругу прихватите.

— Работа… — развел руками майор. — Такая работа, что жену свою и сам не вижу.

4

Это был хороший день. Во-первых, прошел дождь и смыл с улиц горячую пыль. После дождя думать стало легче. Во-вторых, и это было главным, подполковник Коваль получил важные сведения — интересный для размышлений материал.

Установление убийц семьи Иллеш затягивалось, и Дмитрий Иванович нервничал, чувствуя, что все его раздражает и что становится он нетерпимым даже к самому себе. Множество ниточек, вроде бы ведущих к истине, держал он в руках, но стоило только потянуть за одну из них, как она тотчас обрывалась.

Свежие данные частично зачеркивали уже проделанную работу, выдвигали новые вопросы. И, естественно, не было никакой гарантии, что при изучении всех этих сведений появится и та ниточка, которая тянется из клубка. Но надежда появилась снова.

Закрывшись в номере, подполковник решил как следует поработать. Первые его схемы устарели, и нужны были новые.

Начал он не с версии «Ограбление», как прежде, а со «Старых связей». Розыски в этом направлении неожиданно увенчались успехом. Нашли местного старожила, какого-то Ховаша. Он заявил, что приблизительно недели за три до убийства, кажется двадцать шестого или двадцать седьмого июня, видел в городке у вокзала монаха. Ховаш знал этого монаха в лицо. Звали его брат Симеон. Со времени освобождения в городке он не появлялся.

Монах был в обыкновенном коричневом костюме. Но редкие седые волосы были у брата Симеона такие же длинные, как и в дни его молодости, во время пребывания в монастыре.

Увидев «брата Симеона», Ховаш несколько раз продефилировал мимо него, чтобы убедиться, не ошибся ли. Потом проследовал за бывшим монахом в здание вокзала, видел, как тот выпил в буфете стакан чая и как затем вышел на перрон. Больше околачиваться на вокзале Ховаш не мог — торопился домой. Да и, собственно, какое ему было дело до бывшего монаха, хотелось только удовлетворить любопытство. И только когда произошло убийство, Ховаш вспомнил, что брат Симеон был когда-то приятелем первого мужа Каталин Иллеш, и сообщил об этой встрече в милицию.

Подполковник Коваль уже выяснил, что в то время, когда Ховаш видел монаха на вокзале, должен был отойти поезд на Киев.

Кто он, этот бывший монах? Действительно ли тот, с которым дружил жандарм Карл Локкер? К кому он приезжал? Может быть, к Каталин?

У подполковника Коваля были основания думать именно так.

Из архивных документов о жандармских участках в ближайших селах и о полицейской дирекции в городке Дмитрий Иванович знал, что Карл Локкер имел дела с местными монахами, активно поддерживавшими и хортистов, и немецко-фашистскую власть в Закарпатье.