Тени над Латорицей - [62]

— Боже ты мой! — вздохнула Антонова. — Наверно, братишек младших вспоминали. Или подумали о том, что скоро демобилизация, а там, может быть, появится и своя семья.

— Это уж как кому повезло, — заметил Романюк.

— Как же ждали мы тогда конца войны! — добавила Капитолина Сергеевна. — Жили-то ведь все время по боевой тревоге.

Наташе хотелось гордиться своим отцом. Чувство это было неожиданным и удивительным.

— А мы с товарищем подполковником, — сказал Романюк, — и сейчас так живем.

— Бывало, что и в самый последний день войны погибали, — вздохнул Антонов. — Помнишь, Дмитрий Иванович, Земляченко, сержанта Куценко, Раю Лубенскую с поста номер девять? Мы ведь даже и в апреле сорок пятого бандитов вылавливали. А женский монастырь? Капитолина моя Сергеевна эту историю уже тысячу раз слышала. Про облаву, во время которой спас мне жизнь Дмитрий Коваль.

— На войне, — сказал Коваль, — один за всех, а все за одного.

— А как, как это было? Пап, расскажи, расскажи! — встрепенулась Наташа.

Капитолина Сергеевна задержала на девушке взгляд. Судя по выражению лица Антоновой, она не осуждала Наташу за невыдержанность. Коваль заметил это. Что-то Наташка сегодня так возбуждена. Ресторан? Вино? Но она ведь не пила. Не может сразу воспринять такое множество новых впечатлений? Но в таких случаях обычно замыкаются в себе.

Жена полковника понравилась Ковалю. Она создавала вокруг себя атмосферу доброжелательности, даже когда не улыбалась. Дмитрий Иванович никому не завидовал. Не зарился ни на служебную карьеру, ни на дачу или машину. Но, оставшись вдовцом, будучи лишенным семейного тепла, он особенно остро ощущал привлекательность такого дома, как дом Антоновых. Промелькнула мысль: «А какою будет Ружена?»

— Я уже был на мушке, — рассказывал Антонов, — когда старший сержант Коваль метким выстрелом снял фашиста со скалы. Сам-то я этого снайпера не заметил и полз прямо на него. А уже светало, и судьба начала отсчитывать мои последние секунды.

— За это полагается. Обязательно, — вставил начальник милиции, который все время радовался тому, что посодействовал встрече друзей, не видевших друг друга столько лет. Он налил в фужеры красное как кровь, сладковатое вино. — «Роза Закарпатья» есть и у нас!

Все встали. Даже Наташа держала в руке пустой бокал. Сегодня по-новому увидела она все: и всех людей, и своего собственного отца. Поняла, что мало знает его. И что вот неожиданно открылась не известная ей страница его жизни.

Родители для детей всегда не до конца познанный мир. Может быть, потому, что дети мерят жизнь на свой аршин, не догадываясь о том, что у отцов есть свои мерки, свой счет, свои критерии. И дети тоже — часто неведомый мир для отцов, а отсюда — пустые разговоры об извечных конфликтах поколений.

Поездка в Закарпатье была для Наташи путешествием в сказку. Чудесный край произвел на нее неизгладимое впечатление своими горами и дремучими лесами, бурными реками и полонинами, живописными селами и городами. А теперь оказалось, что он невидимыми нитями связан с жизнью ее отца, с его молодостью. Многое из того, что Наташа, как ей казалось, хорошо знала раньше, открылось ей теперь по-другому, — и война, о которой она читала в книгах, которую не раз видела в кино и которая, откровенно говоря, ей уже надоела.

— Я не умею рассказывать, — сказал полковник Антонов, когда все опять сели за стол.

— Политработник — а не умеешь! — усомнился Коваль.

— Да он шутит, — заступилась за мужа Капитолина Сергеевна.

— О себе не могу. Ты, Дмитрий Иванович, и по званию был старше, и по возрасту. И больше знал. Вот ты и расскажи.

— Послушайте, три Ивановича, хватит вам дипломатничать, — сказала Капитолина Сергеевна. — Давайте, Дмитрий Иванович, я этих знаю, — кивнула она на мужа и Романюка. — От них не дождешься.

— Мы на работе выговариваемся, — оправдывался Романюк.

— Как-то в начале апреля прибежала в батальон мать-игуменья, — начал Коваль. — Женский монастырь стоял на холме, возвышаясь над городом, как невеста в белом подвенечном платье. И дороги вели к нему тоже белые, извиваясь между лесистыми буграми, зелеными косогорами и ущельями, на дне которых струились ручьи. На фоне дальних гор с высокими буками и пихтами казался он белым облаком, повисшим в небе.

— Да вы ведь поэт, Дмитрий Иванович! — улыбнулась Капитолина Сергеевна, когда подполковник сделал паузу.

— Первый поэт среди милиционеров! И — последний, — засмеялась Наташа.

«И в самом деле, какой-то необыкновенный стал он, — подумала она об отце. — Но что же так повлияло на него: неожиданное возвращение в молодость или…» — Наташа вспомнила, что накануне, когда пришла она из кино, он разговаривал по телефону. Слышала, как сказал: «Я тоже соскучился, аистенок! Тоже очень, очень. До свидания! До встречи!» Так отец очень редко разговаривал даже с ней самой.

Положив трубку, он обернулся к ней и посмотрел на нее так, словно не мог узнать. Только спустя несколько секунд сказал:

«А-а… Это ты… Где же ты была?!» — Голос у него был чужой.

Зазвонил телефон. Отец снова взял трубку: «Да. С Киевом. Девять минут. Хорошо, сейчас рассчитаюсь».

И ушел, так и не дождавшись ответа на свой вопрос.