Тени на стене - [43]

В обоих комнатах приятно пахло ванилью. Война? Ничто не напоминало о ней. Война, казалось, шла где–то за тридевять земель. Так стоило ли думать о ней? Отсыпайся, отдыхай… Не каждому выпадает такое счастье. А воевать… Что ж, это ты еще успеешь, это от тебя никуда не уйдет…

Генчо и Славко уходили из дому рано утром. Куда?.. Нечаев и Шкляр не спрашивали. Позавтракав, они слонялись по комнатам, не находя себе места. Считали часы н минуты. Сытое безделье тяготило их. О том, что в этот тихий уголок каждую минуту могут нагрянуть немцы или жандармы, они как–то не думали.

Говорить не хотелось. Нечаев то садился к столу, то принимался расхаживать из угла в угол, прислушиваясь к тихому скрипу половиц. Мысли его были далеко, там, где осталась Аннушка, где воевали Гасовский и Белкин, где высилась над морем круглая башня Ковалевского… Он как бы шагал по своему прошлому, а не по влажным половицам (Генчовица протирала их, чтобы было не так жарко), снова и снова возвращаясь на то же место, которое на картах обозначено маленьким кружочком… Он никак не мог свыкнуться с мыслью, что находится в Варне. Было такое чувство, словно он в родной Одессе и вот–вот в эту комнату войдет капитан–лейтенант Мещеряк и спросит: «Ну как, орлы?..»

Но Мещеряк был далеко. Знал ли он о том, что случилось с Игорьком и Трояном? И тут Нечаев начинал думать о море, видеть длинные волны, с которых ветер срывает пену, плоские силуэты кораблей на горизонте. Ведь море было совсем близко, в нескольких кварталах от этого гостеприимного дома. А за морем…

За морем была родная Одесса. Когда он снова увидит ее? И увидит ли?.. Но уже об этом он старался не думать.

Так прошло без малого трое суток.

Генчо пришел с работы раньше обычного. Генчовица накрыла на стол. Обед прошел в молчании. На этот раз Генчо даже не притронулся к дамаджанке.

Наконец, когда Генчовица, убрав посуду, вышла из комнаты, сапожник отослал сына и, прикрыв за ним дверь, сказал, что пора собираться в дорогу. Их ждет подвода. Часа через три они будут на месте. Лодка? Будет и лодка… Ее приведут в условленное место рыбаки.

— Спасибо тебе, — сказал Нечаев. — За все.

Генчо удивленно поднял кустистые брови.

— Это вам спасибо, — сказал он. — Без вашей помощи нам от них не избавиться, — он кивнул в сторону портретов, висевших на стене. — Мы, болгары, знаем историю. Только русские братья вызволяли нас от чужеземного ига.

Он произнес это так торжественно–громко, что Генчовица, по обыкновению хлопотавшая на кухне, услышала и приоткрыла дверь. Посмотрев на мужа и на постояльцев, она поняла все. Тогда она вошла и, медленно вытерев руки, приблизилась к Нечаеву, прикоснулась губами к его лбу… Потом она притянула к себе голову Шкляра, которого называла не Семеном, а Симеоном, и перекрестила обоих на дорогу.

— Ты мой джан аркадаш, — сказал Генчо, в свою очередь обнимая Нечаева. Кто знает, удастся ли им обняться в последнюю минуту, там, на берегу?..

Нечаев уже знал, что «джан аркадаш» — это лучший друг.

Подвода стояла во дворе. Генчо разобрал вожжи, Нечаев и Сеня–Сенечка уселись сзади на мешки, и подвода медленно выехала со двора. Через минуту ее колеса уже тарахтели по булыжнику.

За город выбрались без происшествий. Было еще светло, и дорога за городом не охранялась. По ней грохотали и другие подводы и машины. У каждого свое дело.

Так они добрались до той самой корчмы, в которой Нечаев и Сеня–Сенечка провели несколько приятных минут, и Генчо, к их удивлению, вызвал корчмаря и что–то сказал ему. Потом, соскочив с подводы, Генчо привязал лошадь и пригласил их войти в корчму, чтобы там дождаться темноты.

Корчмарь их не узнал. А может, притворился, что видит их впервые. Во всяком случае он прошел за стойку и налил им по рюмке вина. Лицо его при этом не выражало ни удивления, ни любопытства. С таким же безразличием он и выпроводил их, когда они, дождавшись темноты, покинули корчму, чтобы спуститься к морю.

Лодка уже ждала их.

Это была большая рыбачья лодка, густо, на славу просмоленная и проконопаченная. Она сливалась с темнотой.

В лодке сидел какой–то человек в мягкой фетровой шляпе. Генчо что–то крикнул ему, и человек подвел лодку к берегу.

Вдали, высветленная луной, высилась в море скала «Парус».

Когда Генчо сел на руль, человек в шляпе приналег на весла. Они то взлетали, то падали, и с них бесшумно стекали в воду лунные капли.

За кормой лодки потянулся длинный светлый след. Теперь только он соединял ее с берегом.

Было ветрено. Когда лодка приблизилась к скале и тень от скалы накрыла ее, Нечаев и Шкляр стали раздеваться.

Но тут откуда–то справа донесся торопливый перестук мотора. Сторожевой катер!.. От мысли, что с катера их могут заметить, Нечаеву стало зябко. Как только луч прожектора лег на воду, Нечаев инстинктивно пригнулся.

Выло около полуночи.

— Прыгай!..

Это был голос Сени–Сенечки. Раздался плеск. Раздумывать было некогда. Прощай, Генчо! Прощай, друг!.. Нечаев прыгнул в воду и поплыл не оглядываясь. Только минут через двадцать он разрешил себе оглянуться. Катер уже подходил к лодке. Луч прожектора был коротким и толстым.

Но это было уже далеко, позади. Берег, лодка, Генчо, сторожевик… Волна отсекла их от Нечаева навсегда.