Тени на стене - [107]

На базарах?.. Мещеряк посмотрел на Ризаева и подумал, что тому, пожалуй, придется походить по базарам, потолкаться среди людей. Сам он, к сожалению, был лишен этой возможности. Что толку от базара, если не знаешь языка? Видать, напрасно поручили ему это дело. Надо было поручить его кому–нибудь из местных…

Но вслух он произнес другое.

— У нас еще говорят: «Не так страшен черт, как его малюют». Я хочу сказать, что умный человек всегда может заставить глупца бесплатно тащить мешки с тыквами. Я вычитал это из книги о Ходже Насреддине. В поезде. Одолжил у случайного попутчика.

— О, в таком случае вы уже постигли одну из главных премудростей Востока, — оживился старик, и глаза его стали хитрыми.

— Ту, которая включает в себя весь коран?..

— Вместе с шариатом, книгой тариката и всеми другими книгами, — подхватил старик.

И они оба улыбнулись как школьники, изъясняющиеся на условном языке, непонятном для посторонних. Только в стране Детства понимают значение таких искусственных слов, как «эне», «бене», «раба», и только люди, не утратившие с годами молодого удивления и восторга перед святым таинством языка, так хорошо понимают друг друга.

На ковре пусто белели пиалы. Старик явно устал — его глаза отяжелели. И Мещеряк подумал, что пора уходить. Он посмотрел на Ризаева и поднялся.

— Спасибо вам, Шарифиддин–ака…

Что пожелать гостю? Разумеется, удачи. Старик прочел стихи султана Бабура:

Желанной цели должен ты добиться, человек.

Иль ничего пускай тебе не снится, человек…

Потом он сказал, что если Мещеряк интересуется историей, то он может дать ему одну редкостную книгу, и повел гостей в дом.

В большой прохладной комнате без мебели, устланной коврами, было несколько глубоких ниш, украшенных белыми лепными решетками. В этих нишах стояли книги.

Достав одну из них, старик бережно перелистал ее и, захлопнув, протянул Мещеряку. То была русская книга, изданная еще в прошлом веке.

«Газик» стоял у калитки. Садыков их уже заждался и сладко посапывал за рулем. Его ковбойская шляпа лежала рядом, на переднем сидении. Она была полна персиков.

— Почем кило? — не удержавшись, спросил Мещеряк, и старший лейтенант Ризаев машинально перевел его вопрос на узбекский: — Ничь пуль бир кило? — Сам он, начисто лишенный юмора, никогда не задал бы такого вопроса.

Садыков вздрогнул.

«Газик» заскакал по булыжнику и, прежде чем Мещеряк успел опомниться, остановился возле кирпичного дома с часовым у входа. Тут Мещеряк решил отпустить Садыкова: сегодня машина ему уже не понадобится.

Остаток дня он провел в отведенном ему кабинете, вчитываясь в старинный фолиант. В нем, кроме всего прочего, содержались выдержки из рассказа о путешествии в далекие страны некоего Ахмеда Ибн–Фадлана–ибн–ал–Аббаса–ибн–Рашида–ибн–Хаммада, совершенного им самим чуть ли не тысячу лет тому назад.

Ибн–Фадлан так рассказывал о своем посещении Хорезма:

«И мы увидели такую страну, что думали: не иначе как врата Замхарира[7] открылись из нее для нас. Снег в ней падает не иначе как с порывистым сильным ветром…

Базар и улицы, право же, пустеют до такой степени, что человек обходит большую часть улиц и базаров и не находит никого, и не встречается ему ни один человек. Не раз выходил я из бани и когда входил в дом, то смотрел на свою бороду, а она — сплошной кусок снега, так что я, бывало, оттаивал ее у огня».

Был месяц сильных ветров, лица сек песок пополам со снегом, когда путешественники покинули Хорезм. Было это 4 марта 922 года. Ибн–Фадлан и его спутники отправились в страну древних огузов — предков нынешних туркмен. Наблюдательный араб увидел среди них таких, которые «владели десятью тысячами лошадей и ста тысячами голов овец», и других, которые выпрашивали на дорогах лепешки хлеба. «Если заболеет из их числа человек, у которого есть рабыни и рабы, то они служат ему», а «если же он был рабом или бедняком, то они бросают его в дикой местности и отъезжают от него».

Огузы были кочевниками. Ибн–Фадлан свидетельствовал, что «дома у них из шерсти, они то останавливаются табором, то отъезжают. То видишь их дома в одном месте, то те же самые в другом месте, в соответствии с образом жизни кочевников и с их передвижением».

Книга так заинтересовала Мещеряка, что он просидел над ней до вечера. Но история историей, а ему надо было думать о сегодняшнем дне. Его не покидало чувство неудовлетворенности. Старик чего–то недоговаривал… Боялся Ачил–бека? Не рисковал открыть душу первому встречному? А может, Мещеряк совершил ошибку, что пошел к нему вместе с Ризаевым?.. Однако ни на один из этих вопросов он не находил ответа.

Он подошел к окну. В этот час небо было прозрачно–зеленым, с желтоватым отливом на западе. Чуждое, непонятное небо, пустынное и голое, притягивало к себе… Оно было вечным и заставляло думать о бренности бытия. Не потому ли Восток дал миру великих философов и поэтов?..

Вглядываясь в это небо, он думал о Шарифиддине Усманове, о его детских глазах и медлительных движениях. У старика был тихий голос мудреца. Что Мещеряк знал до этого? Восточную пословицу о том, что если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе? И только…