Тени колоколов - [16]

Шрифт
Интервал

Лик Богородицы на иконостасе хоть и был по-прежнему печален, но в глазах Ее, может, от колебания многочисленных праздничных огней, засветилась радость: сегодня Ее Сын вновь ступит на землю. «Я приду к вам и спасу вас», — обещал Он.

Монастырский хор пел без устали. Литургию вел сам Никон. Голос его свечи задувал, затрагивал души, будто околдовывал.

Вот уж полночь миновала, крестный ход вокруг храма закончился и началась заутреня при затворенных дверях храма. Когда хор запел «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ…» и стали отворяться двери храма, с улицы явственно донеслось пение петуха. Победный петушиный крик троекратно повторился. Его услышали все молящиеся. Воистину воскрес Иисус, петух зря бы не прокричал! И началось ликование! Новгородцы и монахи стали приветствовать друг друга святым лобзанием и повторяли радостно: «Христос воскресе!» — «Воистину воскресе!».

Когда закончилась соборная служба, праздник продолжился на городских улицах. Куда ни взгляни — наряженные парни и девушки. Они смеялись, водили хороводы, качались на качелях. Играли гусли, тренькали балалайки, свистели рожки.

Среди гуляющего народа Тикшай с трудом нашел своих друзей — Матвея Стрешнева со стрельцами. Возбужденный ночным и утренним молением в храме, утомленный духотой и тягучими малопонятными молитвами, он с наслаждением вдыхал свежий весенний воздух, жадно разглядывая все вокруг. Вот в нарядной толпе девушек приметил чернобровую красавицу, улыбнулся ей. Девушка кокетливо повела плечом, улыбнулась в ответ: алые губы под цвет платка. Ох, мать честная, да на эту девушку он и монастырь променял бы! Не девушка — икона. Грудь высокая, стан стройный. А уж глаза — будто спелая черемуха! Парень хотел подойти к красавице, но та спряталась за спины подруг. Иди найди ее среди девичьего полка!

Потом молодежь села в лодки. Началось катание по реке. Тикшай и там острым взглядом искал девушку, но нигде ее не было. Стрешнев приметил интерес приятеля, успокаивающе сказал:

— Эту пташку, Тикшай, нелегко поймать. Она воеводы Хилкова свояченица. Воеводы, сам знаешь, послушников не берут в зятья. Да и сама девушка не с наших краев — из Крымского ханства приехала, вскоре снова ее домой отвезут.

— Из какого ханства? — притих Тикшай.

— Далеко отсюда, не видать…

Больше Тикшай не стал расспрашивать. Кроме своего села и Новгорода он нигде не был. Если не считать Москву, через которую проехал со стариками-односельчанами в Юрьев монастырь.

— Не переживай, — утешал Стрешнев. — Твоя жизнь длинная, ещё много красивых девушек встретишь.

Тикшай с благодарностью посмотрел на воеводу. Он хочет ему добра. «Как владыка», — неожиданно вспомнил Тикшай о Никоне и его поучениях. Он часто говорил: «Только одна у нас великая забота — о России. О ней, родимой земле, сначала переживай. Все другое — пустая обуза…».

Лодка, в которой сидели стрельцы и Тикшай, качалась в чистых водах Волхова, будто зыбка. И вскоре ушла из сердца Тикшая печаль, словно ее и не было.

* * *

Пасха прошла быстро, как все праздники. Повседневные дела шли своим чередом. Монастырские прихожане старались попасть со своими заботами лишь к митрополиту, верили лишь его словам. Никону приходилось принимать в день до ста человек. Все считали его святым и верили: поцелуют его руки или поклонятся ему — их жизнь облегчится. Кто только не приходил за благословением: безрукие и безногие, слепые и нищие, купцы и бояре. Владыка, конечно, каждого успокаивал, как мог, иногда даже деньги нуждающимся давал. Сердце же его жило ожиданием приезда из Москвы князя Хованского.

И земля подсохла, и дороги стали проходимыми, а князь все не показывался. Почему? Эти мысли не выходили из головы Никона, хотя он всем сердцем чувствовал: царь не отступит от обещанного, он верующий человек, без осенения крестом и шагу не сделает, Но все равно, он — царь, держатель государства.

Тогда почему же тянет время Хованский? Слышал, он церковный боярин, много знающий. Какие у него мысли насчет начатого дела? Много бояр встречал Никон, все они только карманы золотом набивают, а он какой, Хованский?

С этими мыслями Никон вышел на свежий воздух. Но не успел спуститься с крыльца, как увидел келаря Варнаву, бежавшего навстречу.

— Владыка! — тяжело дыша, закричал монах, — Много стрельцов к монастырю идут. Они на четырех судах приплыли. Зачем, владыка?

— Зачем, зачем, тебя, видать, забрать! — засмеялся митрополит, Он сразу догадался, кто эти гости. И, улыбнувшись перепуганному монаху, ласково сказал; — Иди в трапезную, распорядись, гостей кормить надо будет, — Сам же широким шагом заспешил к воротам.

К монастырю действительно шло войско. Впереди — толстопузый мужчина. На нем зеленый камзол и такого же цвета сапоги. Когда он подошел ближе, Никон узнал его. Вот он, Хованский…

И вспомнилась ему встреча с заморскими послами в Кремлевской палате. Тогда от лица церкви нужно было произнести речь, царь велел это сделать Никону, тогда ещё молодому игумену. До этого Государь много раз слушал его проповеди в дворцовой церкви. Любила их и родная сестра царя, Татьяна Михайловна.


Еще от автора Александр Макарович Доронин
Перепелка — птица полевая

Этот роман — лирическая хроника жизни современного эрзянского села. Автора прежде всего волнует процесс становления личности, нравственный мир героев, очищение от догм, которые раньше принимали за истину.


Кузьма Алексеев

Исторический роман затрагивает события, произошедшие в начале XIX в. в Терюшевской волости Нижегородской губернии и связанные с насильственной христианизацией крестьян. Известно, что крещение с самого начала вылилось в своеобразную форму экономического и социально-политического закрепощения мордовского крестьянства. Одновременно с попами в мордовские деревни пришли помещики и представители самодержавно-крепостнической власти. Росли обезземеливание, налоги, усиливалось духовное и административное угнетение, утверждались разнообразные поборы, взяточничество и грубый произвол.


Рекомендуем почитать
За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


Сквозь бурю

Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.