Тени. Книга 1. Бестиарий - [3]

— Его здесь нет! — не разочарованный, а скорее удивлённый голос из динамиков.

Лунд стукнул себя кулаком по колену.

— Как же вы так? — не удержался от комментария Донован.

Он был уверен, что Карлсон по-прежнему в доме, и сейчас, незаметный, незамечаемый, готовится уйти по-английски.

А на Улагатан в небольшой квартире на первом этаже дома номер шесть — единственного многоквартирного на улице, в нескольких кварталах от места основных событий, потрескивая, горели свечи, и время застыло в капкане из мерцающих язычков огня. На толстых фаянсовых тарелках остывало рагу, нетронутые вилки и ножи как конвоиры застыли по сторонам. В складках льняной скатерти, расшитой наивным узором, прятались мягкие тени.

Человек, носящий имя Олаф Карслон, самый разыскиваемый гражданин Швеции по состоянию на сегодняшний вечер, так и не прикоснулся к еде. Он разглядывал соединённые пальцы двух рук — мужской и женской. Короткие и толстые, с квадратными бесцветными ногтями — его собственные. А в них вплелись — куда более изящные, украшенные парой серебряных колечек, пальцы Астрид.

Как же так получилось, недоумевал человек. В какой момент остался за спиной шлагбаум главного, основополагающего внутреннего запрета? Оседай, велел Змей. Обживайся, врастай, пускай корни. Становись самым шведским изо всех шведов. Ходи на хоккей и воскресную молитву. Сливайся с пейзажем. Обзаведись семьёй, не мальчик уже.

Но человек противился приказу именно в этом последнем пункте. И строил жизнь, никогда не забывая, кто он и для чего здесь находится. Помня, что однажды может случиться худшее. Как сейчас.

Астрид смотрела на него пристально и печально, пытаясь разгадать причину возникшей паузы. Балансируя между надеждой и отчаянием. Гладя его заскорузлую рабочую ладонь.

«Я должен срочно уехать», — сказал он любимой женщине добрых две минуты назад, чем загнал себя в окончательный, железобетонный, безысходный тупик.

«Когда ты вернёшься?» — разумеется, спросила она, захлопывая дверцу мышеловки.

Беззвучно плавились и отекали модные разноцветные свечи, распространяя запах тепла и уюта. Меньше месяца до Рождества. Уже повсюду распродажи, город лучится иллюминацией, Санта запрягает оленей. И надо бежать.

Оба варианта ответа — правдивый и ожидаемый — не давали ничего. Потому что нельзя было привязываться самому, и нельзя было так привязывать её к себе. Честное безжалостное «никогда», подслащённое убогой ссылкой на неведомые обстоятельства, это какой-никакой coup de grace.[3] Назвать же некий далёкий-далёкий срок, зыбкий как мираж в северном море — означает обречь дорогое существо на пытку, не дать возможности пережить потерю, лишить даже призрачной вероятности построить хоть что-нибудь на обломках разрушенного.

Ей тридцать семь. Им можно было бы родить сына. Построить дом. Посадить целую рощу чёртовых деревьев, пусть тут и так одни леса кругом. Но свечи таяли миллиметр за миллиметром, а впереди не проглядывало ничего кроме бесконечной полярной ночи.

— Что-то на плите? — неуверенно спросил он.

Астрид вздрогнула, непонимающе оглянулась на кухонную дверь, отпустила его руку. Торопливо поднялась, отвела со лба прядь волос. Вышла из гостиной.

Человек сжал зубы, чтобы не закричать. Наверное, так чувствуют себя сорняки, когда штык лопаты подрубает корни, когда рывком за стебель — прочь из земли. Сорняк, сказал он себе. Чего ты хотел? Чего ждал?

Он достал из кармана серебристую металлическую фигурку размером с брелок. Остроносый зверёк, похожий на мышь, но с закрученным по-обезьяньи хвостом, хитро и задорно смотрел на своего хозяина.

Человек на секунду заглянул в любопытные и хитрые звериные глаза. Потом стиснул его в ладони и зажмурился. Словно грозовая туча из ниоткуда выросла в один миг под сводами черепной коробки. Искры крошечных разрядов защекотали нёбо и изнанку глаз. Слюна стала горько-кислой, как от облизанной батарейки. Надбровные дуги онемели, окаменели, в переносицу будто вбили гвоздь.

Астрид убедилась, что огонь погашен, а газовый кран закрыт. Под дальней конфоркой тёмным ободком, похожим на контуры Скандинавского полуострова, застыла убежавшая подливка. Непорядок. Астрид намочила мочалку и подняла чугунную решётку. Сняла с полки бутыль чистящего средства. Заворожённо застыла, глядя как ярко-зелёная струйка захватывает побережье Скандинавии. Под мочалкой поднялась пена, сначала снежно-белая, но постепенно становящаяся кофейно-бурой. Радужные пузырьки тускнели, а грязь с плиты отступала.

Астрид так увлеклась сражением, что не заметила вошедшего на кухню человека. Она, конечно, хотела бы связать с ним жизнь. Если повезёт, то как в сказках: до самого конца. Но сейчас ей было не до него — под пенными разводами ещё скрывались последние очаги сопротивления. Родной край должен быть очищен от бурого захватчика.

Человек быстро сполоснул тарелку и поставил её на сушилку. Положил в посудный ящик вилку и нож. Убрал за стекло бокал на высокой ножке. Постоял у Астрид за спиной с полминуты. Вернулся в гостиную. Негромко включил телевизор. Забрал с каминной полки фотографию, где они сидят на палубе небольшой яхты, свесив за борт босые ноги. Снимок очень контрастный, лица в тени козырьков бейсболок, и видны только широченные белозубые улыбки.