Тени исчезают в полночь - [47]

– А можно мне узнать, о чем вы так бурно полемизируете? – улучив паузу в моем экспромте, спросил Али-Баба по-английски.

– Я сказал, что вы с ним со своими идеями об исламской России и чистоте русской нации либо придурки, либо деловые люди.

– Ну зачем же так! – улыбнулся Али-Баба. – Просто все мы – зомби, всем нам с рождения вкладывают в головы какие-то идеи – коммунистические, фундаменталистские, сионистские, фашистские, рабами которых мы становимся. И я, ваш покорный слуга – раб своей идеи, а ваш приятель Худосоков – своей...

– И, похоже, вы – рабы-приятели... И жизнь друг без друга не представляете.

– И еще – без евреев! – залился рассыпчатым смехом раскрасневшийся Али-Баба.

Отсмеявшись, начал вытирать выступившие слезы цветастым платочком, обшитым по краям немудреными восточными кружевами. Когда он вновь взглянул на меня, я увидел в его влажных и красноватых еще глазах свою смерть.

Насладившись моей понятливостью, Али-Баба приказал привести Аль-Фатеха.

Аль-Фатех вошел в гостиную, потирая затекшие, синие от веревок запястья. Увидев его, Али-Баба встал, подошел к нему, радостно улыбаясь, и они начали приветствовать друг друга троекратными прикосновениями щек и объятиями с похлопыванием по спинам. После этих обычных восточных приветствий они расселись надо мной в креслах и минуты две очень серьезно говорили по-арабски. Худосоков все это время внимательно рассматривал свои ухоженные ногти.

– Ты должен это сделать, мой мальчик! – мягко сказал Али-Баба, перейдя на английский.

– Я сделаю это... – ответил Аль-Фатех, удостоив меня взглядом никуда не торопящейся кобры. – Но у меня, прости, дядя, есть кое-какие существенные условия.

– Я выполню их все, клянусь аллахом! – воскликнул Али-Баба. – Что ты хочешь, услада моей души?

– Во-первых, я хочу, чтобы завтра к вечеру мой самолет ждал меня в одном из аэропортов Москвы.

– Он в Шереметьеве третий день. И твои верные пилоты ждут твоих приказов.

– Прекрасно. Во-вторых, я хочу, чтобы вы помиловали этого юродивого Нельсона...

– Зачем он тебе? – удивился Али-Баба.

– Я хочу сделать из него евнуха для своего будущего гарема. Как только я его увидел, я сразу понял, что лучшего евнуха не сыскать на всем Востоке.

– И вправду... Как же мне самому не пришла в голову эта великолепная идея? – протянул Али-Баба, припоминая благообразного ангела. И, расстроенно покачав головой, согласился:

– Забирай его, мой мальчик...

– И в-третьих, – продолжал Аль-Фатех, – я хочу, чтобы вы и ваши слуги после казни немедленно и навсегда оставили меня.

– Ты обижаешь своего любящего дядю. Я носил тебя на руках еще розовеньким младенцем и многое для тебя сделал. Но я согласен и на это.

Что еще?

– Это все. Казнь состоится завтра утром, – сказал Аль-Фатех и уставился на меня глазами кобры, состарившейся на должности воспитателя кроличьего детского сада.

– Что уставился, гаденыш? – взорвался я. – Зря я тебя в шахту вниз головой не спустил!

– Господин Чернов! – ласково улыбнулся Аль-Фатех в ответ. – Я понимаю, что вы раздосадованы предстоящими переменами в способе существования. И поэтому прощаю вас. И более того, в награду за вашу дружбу я предлагаю вам выбрать место своей казни.

– Спасибо, благодетель, счас прослезюсь, – ответил я, чувствуя, что теряю надежду, в том числе и на чудо.

– Поймите, я должен убить вас, чтобы спасти хотя бы себя... – продолжил Аль-Фатех, разведя руками. – Согласитесь, что это резонно. Но я успел полюбить вас и потому не хочу, чтобы вы гнили здесь, в этой квартире, пока трупный запах не вынудит уборщицу вызвать дежурных слесарей для взлома этих многострадальных дверей. Вы лирик в душе, знаю... И не может быть, чтобы вы где-нибудь в живописных окрестностях Москвы не восклицали хоть раз в эстетическом порыве:

"Вот здесь я хотел бы окончить свои дни!"

– В Болшеве, на левом берегу Клязьмы! – вскричал я, поддавшись безотчетному порыву.

* * *

Этот хрен моржовый угадал. Было у меня такое место... В свое время я, тогдашняя моя жена Вера и ненаглядная дочь Полина частенько проводили уик-энды и просто свободные вечера на окраине Болшева, на правом, поросшем усталыми липами берегу Клязьмы. Тихая, темная речка, желтые непритязательные кувшинки и юдоль земная напротив – луга с травами по пояс, счастливые семейки берез... И лишь только Альфа предложил мне выбрать место захоронения, я сразу вспомнил эти места. Я буду лежать в этих травах, а дочь моя будет приходить под липы и пить кока-колу из красивой баночки и целоваться с первым своим мальчиком... А потом они прикатят в коляске мою внучку.

– А можно там все проделать скрытно? – прервал мои размышления Аль-Фатех.

– Да, по утрам там никого не бывает, – ответил я, все еще взволнованный возможностью такой незабываемой встречи со своим потомством. – И подъехать можно. Я покажу на карте.

– Вот и договорились! Я так и думал. Надеюсь, друзья ваши будут не против.

Чернова с товарищами привезли на Клязьму в микроавтобусе. Худосоков посоветовал Али-Бабе взять с собой своего человека, старшего лейтенанта из московского ГУВД. Старший лейтенант за всю дорогу не произнес ни слова (он явно не любил "азиков"), ничего он не сказал и остановившим машину муниципалам, лишь ткнул в их сторону своим удостоверением.