Тени и зеркала - [6]

— Доброго дня, мудрейший, — тихо сказала она, захватив когтями край гнезда. Она никогда не боялась Ведающего — в нём вообще не было ничего грозного или пугающего, — но слишком благоговела и всегда сжималась от робости, приближаясь к нему.

Ведающий кивнул ей — ласково и просто, без всякой снисходительности, которой часто грешат мужчины и старшие.

— Доброго дня, дитя. Он и правда добр — давненько я не видел такого чудного неба.

Он послал влюблённый взгляд небосводу, раскрывавшемуся над ними, и Тааль ощутила, как все тревоги и сомнения покидают её. Иногда ей казалось, что главное знание Ведающего — о том, как вернуть покой в душу другого, не прилагая никаких особых усилий.

— Я только что вернулась с утреннего полёта, — несмело начала Тааль, спрыгнув в гнездо. — И видела кое-что… Необычное. Уже не впервые. Вы, скорее всего, уже знаете это, но я не могла не сказать… — она замялась и мысленно обругала себя трусихой. Склонив голову на бок, Ведающий терпеливо ждал, пока она подберёт слова. — Лес умирает. Уже в нескольких местах происходит что-то дурное… Я не знаю, как это выразить, но чую, что это не обычная хворь. Не из тех, о которых Вы нам рассказывали. Зараза в земле и воздухе, она не щадит ничего живого.

— А тебя? — вдруг спросил Ведающий. Тааль изумлённо заглянула ему в глаза — добрые и такие уставшие, под нависшими морщинистыми веками.

— Меня?…

— Да. Ты ведь живая. Тебя зараза щадит, как ты думаешь?

— Я… Не знаю. Моё тело и разум здоровы, — Тааль осеклась, прислушиваясь к себе. Сомнение кольнуло её: к чему клонит Ведающий? Может быть, с лесом на самом деле всё в порядке, а причина её страхов — в ней самой? Может быть, она утратила то, что майтэ ценят превыше всего, — гармонию?… — Но мне было очень плохо возле таких мест. Меня будто жгли изнутри — и было так… Тоскливо.

Лишь сейчас она ярко вспомнила свои ощущения — и поёжилась. Отчаяние… Да, наверное, это зовут отчаянием. Беспричинное — и потому ещё более жуткое. С бесплодными мыслями о том, что она одна, совершенно и навсегда одна в мире.

— Всё верно — ты же часть леса, — в глубокий, ровный голос Ведающего закралась печаль. — И ты права, дитя. Конечно, ты не сообщила мне ничего нового, но я ждал твоего прилёта: ты должна была заметить это одной из первых. Ты особенно тонко чувствуешь искажения красоты, Тааль, а эта, как ты назвала её, «зараза» — одна из самых уродливых вещей на свете… Подойди сюда, — он поманил гостью крылом — таким большим, что тень от него закрывала половину гнезда. Тааль робко шагнула к коричневым камешкам. — Смотри, — Ведающий дотронулся до одного из них кончиком клюва. Камешек вздрогнул, и Тааль отшатнулась — как растение выпускает споры, он выпустил из себя восемь членистых ножек и две клешни. На её глазах гладкая поверхность преобразилась в ребристый панцирь, и крошечное тельце увенчалось длинным, угрожающе загнутым хвостом. Странное существо принялось перебирать ножками и двинулось к Ведающему, направив на него еле различимое жало на кончике хвоста. Тааль охватила брезгливость.

— Кто это?…

— Каменный скорпион из Пустыни Смерти. Три дня назад наши разведчики принесли мне несколько — и на моей памяти это первая их колония в лесу.

— Но как они прижились у нас? Ведь здесь для них чужой климат… — от упоминания Пустыни Тааль пробрала дрожь: само слово пахло гибельным жаром и безлесой, беззащитной землёй, придавленной слоями песка.

Ведающий вздохнул.

— Это и для меня загадка. Но их появление и то, что ты видела, — грибы из одной грибницы. Пустыня не первый год ползёт всё дальше на север, к нам… Она подбирается исподтишка, проникает под кожу леса, а мы видим нарывы — и пока, увы, не знаем, как с ними бороться.

Тааль задумалась, наблюдая за скорпионом, который запутался в веточках на дне гнезда и теперь, неуклюже завалившись на бок, беспомощно барахтался. Почему-то она испытывала скорее гадливость, чем жалость. А слова о Пустыне ей совсем не нравились: Ведающий говорил о ней, точно о существе с собственной волей.

— То есть… Она сама ведёт себя так? Вот так необычно расширяется? — осторожно спросила Тааль.

Ведающий зорко взглянул на неё.

— Ты считаешь, что она на такое способна?

Тааль снова смутилась. Она всегда со стыдом, хотя и с готовностью, признавалась в своём невежестве.

— Не знаю, мудрейший. Я вообще мало знаю о Пустыне — только то, что нам там не выжить…

— Конечно, не сама, дитя, — скорбно ответил Ведающий. В воздухе неподалёку раздались чьи-то голоса, и он прикрыл крылом скорпиона, не дотрагиваясь до него. — Только магия может управлять этим. Чёрное колдовство тех, кто живёт за Пустыней, на юге, — он вздохнул. — А ещё на востоке, за морем. Не первый год я чувствую, что слишком многое идёт не так. Равновесие рушится, и теперь зараза добралась до нашего Леса… — он помолчал. Стало так тихо, что Тааль боялась дышать. Ей было не по себе от откровенности Ведающего: зачем, почему он говорит подобные вещи — великие, страшные вещи — ей, не способной понять их?…

Она с трудом разжала клюв, но вместо связной фразы выдавила лишь горестную трель.

— Снизу мне уже рассказали, что ты встретила раненую майтэ на больной земле, — продолжил Ведающий, глядя теперь куда-то поверх её головы. — Она что-нибудь объяснила?