Тени и зеркала - [2]

— Этого никогда нельзя делать, — Фаэнто с притворным укором покачал головой, но глаза у него улыбались. — Не заставляй меня думать, что годы усилий пошли насмарку. Твоя горячность когда-нибудь тебя погубит.

Альен сдержал возмущение. Горячность?… Его часто считали нелюдимым, мрачным, высокомерным; мать, будучи в дурном настроении (то есть почти всегда), повторяла, что у него каменное сердце. Но горячность?

Впрочем, Фиенни знает его лучше кого-либо другого. Возможно, об этом стоит поразмыслить. Но только не в связи с магией, конечно же.

— Хорошо-хорошо, давай проверим, — он вздохнул. Фаэнто через стол протянул ему раскалившееся от волшебства зеркало.

— Ты первый.

— О нет. Это опять будет неинтересно.

— Глупости. У тебя очень яркие сны, — в негромком вкрадчивом голосе сквозило лукавство, и Альен чуть не рассмеялся.

— Ты меня этим не смутишь. Сам же учил ставить блоки на сознание.

— Но не учил обходить их, — с таинственным видом возразил наставник. Альен немного занервничал: этого ещё недоставало…

— У меня есть амулет из кости вепря.

— Какой именно?

— Нательный. Кость черепная. И это была самка.

Фиенни вздохнул. Настала его очередь быть побеждённым.

— Ну что ж, ты делаешь успехи… Но хватит болтать. Что-нибудь поновее, пожалуйста.

У Альена осталось последнее средство.

— Я не запоминаю сны в последнее время. Правда. Лучше исказить воспоминание.

Фиенни кивнул; Альен прямо чувствовал исходящие от него волны нетерпения. Настроившись, он придвинул к себе зеркало.

Хотя Отражения легко пользовались магией и без зеркал, они многие века были основой их жизни и главными проводниками Дара. Когда Альен обнаружил у себя способности волшебника и покинул Академию, он был подростком, почти мальчиком, и даже представить не мог, каким разным целям служат зеркала, какие разные оттенки колдовства нужны для них. Но очень скоро он увидел в этом поэзию — может быть, более высокую, чем заключённая в старых книгах и свитках или творимая менестрелями для ублажения лордов и королей.

Конечно, этому способствовало и то, что его учителем стал именно Фиенни. Альен замечательно его знал — и всё же ни секунды не сомневался, что целые бездны этой загадочной души скрыты от него. Временами это приводило его в отчаяние; но, общаясь с Отражениями, поневоле начинаешь к этому привыкать…

Зеркала для воспроизведения воспоминаний и событий прошлого существовали в Долине очень давно, но Фиенни первым довёл до конца опыты по их усовершенствованию: он получил уникальное зеркало, в которое любой Одарённый сумел бы вложить ещё и память о никогда не случавшихся событиях — то есть сны и намеренно изменённые воспоминания. Это помогло бы приблизиться к тончайшим материям, о которых маги и учёные Обетованного до сих пор могли только мечтать.

Сосредоточившись на гладкости серебряной рамы и безукоризненной чистоте стекла, Альен старался не думать о том, как это может быть использовано нечистыми руками — например, в людских политических интригах. Неисчерпаемые возможности для подлога и обмана. Его лорд-отец наверняка оценил бы это… Альен вздрогнул от почти физического отвращения.

— Ну же, — тихо поторопил Фиенни. — Неважно, что именно.

Альен взглянул на стекло, где уже роились неясные образы. Он выбрал день, когда отец представил его ко двору в Ти'арге. Когда-то он вообще хотел оставить сына там в качестве пажа… Слава всем богам и духам, что эта участь досталась Мелдону — он был тремя годами младше, но куда лучше подходил для неё…

Альен отпустил своё сознание, позволив ему влиться в неживой предмет; он ощутил пульсацию чар, наложенных Фиенни, и провёл собственную память по уже проторенным каналам — это было так же легко и отрадно, как идти по утоптанной, старой тропе, когда вокруг чаща.

Воспоминание было ярким, поэтому вскоре фигуры в зеркале обрели чёткость и цвет. Воспринятое девятилетним мальчиком, всё казалось слишком большим и до болезненности многоцветным. Зеркало пока не отражало звуки, но Альен помнил и их — невообразимый шум, поразивший его после тишины родных стен и окрестных полей. Играли музыканты (многие — на таких странных инструментах, которых Альен, сдержанно относившийся к музыке, не встречал ни до, ни после этого), шуршали дорогие ткани одежд и портьер, на небольшом обеде, который король давал лишь для самых именитых и близких, звенели изящные приборы… И, конечно, голоса — говорили все и обо всём, говорили непрерывно, так что в волнах слов новичку легко было захлебнуться. Теперь, спустя много лет, Альен мог представить, сколько по-настоящему опасных, губительных слов могло быть сказано там, среди витиеватых фраз. Ти'арг никогда не мог похвастаться ни размерами и изобильной землёй, как Дорелия, ни военной мощью, как северный Альсунг или степное Шайальдэ, но здешний королевский двор по праву считался самым изысканным и учёным в Обетованном — да и как ещё могло быть в стране, столица которой когда-то выросла вокруг первой на материке Академии.

В тот далёкий день Альена свалила лихорадка: в жару и головной боли он бредил мечами рыцарей, огромными гобеленами, душными ароматами духов… И сейчас мужчины в зеркале вновь были снисходительно-равнодушны, а женщины умилялись над застенчивым мальчиком, сверкая белизной зубов. Старого короля Тоальва Альен видел только раз и мельком, так что его образ удалось восстановить трудом. Альен вплёл его, как последний штрих, и открыл глаза, переводя дыхание.