Тени и отзвуки времени - [93]
Рядом с конем стоял давешний парень с седлом. Он улыбнулся Кхэу, как старому знакомому, и подошел к нему. Они разговорились и решили вернуться в кафе перекусить. Вдруг откуда-то появилась девушка, подававшая Кхэу крем, и окликнула его:
— Товарищ, а товарищ! Ваши сандалии готовы.
Он понял, в кафе есть еще одна дверь — прямо в сапожную мастерскую. Парень с седлом улыбнулся девушке и спросил:
— Винь, скажите, Кха часто бывает дома?
«Значит, ее зовут Винь…» — отметил про себя Кхэу.
— Мой брат нас не забывает, — сказала девушка. — Явился на днях, выкинул свои старые сандалии и обулся с ходу в кожаные ботинки, взял у отца прямо с «выставки». Отец ему говорит: «Ты что ж это? Вместо того чтоб мне, старику, подарить трофейные башмаки или сапожки, сам мои «образцы» таскаешь. Не дело это, дружок, не де-ло!..
— Наш дед, царь кожи и повелитель резины, это — отец Винь и Кха, — объяснил Кхэу новый приятель. — Кха раньше воевал в Хонгкуанге[160], потом в Тэйбаке[161]. Я тогда служил с ним в одной части. Помню, он все снабжал меня книжками и бумагой. «Я, говорит, повышаю твой культурный уровень…»
Ну вот, теперь и Кхэу был полностью в курсе дела. Он проникся еще большей симпатией к старому сапожнику и его дочке, — непосредственностью своей и усердием она напомнила ему старшеклассницу из тех школ, что открыты были в освобожденных районах.
Из кузницы кто-то крикнул:
— Эй, товарищ! Забирайте коня, подкован на все четыре!
Новый приятель Кхэу заторопился и, сколько тот ни предлагал ему съесть еще печенья, встал, распрощался и побежал через дорогу. Кхэу проводил его глазами и вдруг вспомнил, как он, качая головой, говорил: «Если уж повезет влипнуть в городе под бомбежку, труднее всего удержать коня. Да и с кормом бывает наплачешься: себе-то одному много ль надо, нароешь всяких клубней, корешков — и вроде сыт, а коню подавай траву да зерно…»
День угасал. По дороге мимо кафе вереницей шагали люди с корзинами и коромыслами.
— Не скажете, Винь, куда это народ повалил?
— На базар, куда же еще! В городе у нас базары веселые. За время эвакуации наша семья чуть ли не двадцать мест сменила, но таких базаров, как здесь, нигде не видали. Днем еще люди боятся самолетов, а вечерами на рыночной площади многолюдно и весело.
— Схожу-ка и я на базар. Утром мне не повезло.
— Обязательно сходите. Теперь самое время. И сандалии ваши готовы…
Народу в пригород набилось — не протолкнуться. Не верилось даже, что днем еще он застал здесь всего лишь двух или трех милиционеров, нескольких рослых чернокожих солдат из африканского подразделения да изнывавших от безделья брадобреев. Днем вокруг ничего не было, кроме груд битого кирпича, замшелой черепицы и густых древесных крон. Редкие прохожие слушали тишину и шелест листьев, и им казалось, будто здесь дикий нетронутый лес, где птицы спокойно вьют свои гнезда. Кхэу подумал даже, что все эти люди, спешившие с корзинами, коробами и коромыслами к рыночной площади, и впрямь похожи на птиц, слетевшихся к своим гнездовьям.
Шум голосов, обрывки восклицаний и разговоров текли в сумерках над дорогой. Сандалии из белой и черной резины, из невыделанной кожи шуршали по асфальту размеренней и звучнее, чем веники из листьев, которыми по утрам метут улицы. Люди шли вереницей, обгоняя друг друга, торопливо огибая груды кирпичного боя, кто-то задерживался на дороге посреди импровизированной толкучки, где под соломенными навесами торговали поношенным платьем и прочим старьем. Все направлялись к базару — пешком, на велосипедах, верхом. Старики, дети, женщины, мужчины толкали друг друга, перекликались и галдели. А сквозь толчею степенно и невозмутимо двигались быки; солдат вел их на веревке, привязанной к продетым сквозь ноздри кольцам. Люди проталкивались к быкам поближе, разглядывали, ощупывали их. Быки явно вызывали всеобщий интерес. Барышники семенили следом за солдатами, долдоня, как заведенные:
— Уважаемый, а уважаемый!.. Продайте быков! Вы ведь в горах за них отдали, верно, тысяч семь. А я вам отсчитаю десять… ну хорошо, двенадцать. Почти вдвое против прежней цены.
— Уважаемый, продайте…
— Продайте быков…
— Да нет же, нет! Говорю вам, они не продажные! — повторял, обнажая в улыбке черные зубы[162] измученный барышниками солдат. — Быки куплены для всей части. Как же я вам их продам?
Народ спускался на торжище с гор, поднимался сюда с равнины, — разный говор, непохожая одежда. Кхэу чудилось, будто здесь пролегает какая-то неведомая граница. В толчее у него занемели руки, болезненно ныли плечи. Но он все глядел и глядел по сторонам и никак не мог наглядеться. К тому же он еще высматривал в толпе приятеля, которого тоже командировали на равнину учиться на политкурсах. Тот задержался в части, и они сговорились увидеться здесь, на базаре.
Перед ларьком, где торговали заграничными медикаментами, какие-то люди, присев на корточки, выбирали лекарства. Кхэу уставился на крайнего, потом, усмехнувшись, подошел и с маху хлопнул его по плечу. Человек обернулся, и Кхэу, увидев совершенно незнакомое лицо, смущенно забормотал извинения. Да и мудрено ли сейчас ошибиться: все командиры, партработники, служащие одеты на один лад.
Однажды в начале лета на рыболовную базу, расположенную на Ладоге, приехали трое мужчин. Попали они сюда, казалось, случайно, но вероятно, по определенному умыслу Провидения. Один – профессор истории, средних лет; второй – телеведущий, звезда эфиров, за тридцать; третий – пожилой, очень образованный человек, непонятной профессии. Мужчины не только ловят рыбу, а еще и активно беседуют, обсуждая то, что происходит в их жизни, в их стране. И еще они переживают различные и малопонятные события. То одному снится странный сон – волчица с волчонком; то на дороге постоянно встречаются умершие животные… Кроме того, они ходят смотреть на петроглифы – поднимаются в гору и изучают рисунок на скале, оставленный там древними скандинавами…
Наверно, редкий человек сегодня не замечает, как меркнут в нашей жизни простые общечеловеческие ценности – дружба, участие, благородство, уважение, и как расцветают – малодушие, тщеславие, стяжательство, подлость, обман. Как так случилось, что за каких-то два десятилетия мир внутри нас так изменился? Эта книга ориентирована на читателей разного возраста и предназначена для семейного чтения.
Роман «Год, год, год…» (в оригинале «Где ты был, человек божий?») был выпущен «Молодой гвардией» и получил много добрых отзывов читателей и прессы. В центре романа — образ врача, сорок лет проработавшего в маленькой сельской больнице, человека редкой душевной красоты, целиком отдавшего свою жизнь людям.
Автор – профессиональный адвокат, Председатель Коллегии адвокатов Мурадис Салимханов – продолжает повествование о трагической судьбе сельского учителя биологии, волей странных судеб оказавшегося в тюремной камере. Очутившись на воле инвалидом, он пытается строить дальнейшую жизнь, пытаясь найти оправдание своему мучителю в погонах, а вместе с тем и вселить оптимизм в своих немногочисленных знакомых. Героям книги не чужда нравственность, а также понятия чести и справедливости наряду с горским гостеприимством, когда хозяин готов погибнуть вместе с гостем, но не пойти на сделку с законниками, ставшими зачастую хуже бандитов после развала СССР. Чистота и беспредел, любовь и страх, боль и поэзия, мир и война – вот главные темы новой книги автора, знающего систему организации правосудия в России изнутри.
Однажды утром мать Деминя Гуо, нелегальная китайская иммигрантка, идет на работу в маникюрный салон и не возвращается. Деминь потерян и зол, и не понимает, как мама могла бросить его. Даже спустя много лет, когда он вырастет и станет Дэниэлом Уилкинсоном, он не сможет перестать думать о матери. И продолжит задаваться вопросом, кто он на самом деле и как ему жить. Роман о взрослении, зове крови, блуждании по миру, где каждый предоставлен сам себе, о дружбе, доверии и потребности быть любимым. Лиза Ко рассуждает о вечных беглецах, которые переходят с места на место в поисках дома, где захочется остаться. Рассказанная с двух точек зрения — сына и матери — история неидеального детства, которое играет определяющую роль в судьбе человека. Роман — финалист Национальной книжной премии, победитель PEN/Bellwether Prize и обладатель премии Барбары Кингсолвер. На русском языке публикуется впервые.
Либби Миллер всегда была убежденной оптимисткой, но когда на нее свалились сразу две сокрушительные новости за день, ее вера в светлое будущее оказалась существенно подорвана. Любимый муж с сожалением заявил, что их браку скоро придет конец, а опытный врач – с еще большим сожалением, – что и жить ей, возможно, осталось не так долго. В состоянии аффекта Либби продает свой дом в Чикаго и летит в тропики, к океану, где снимает коттедж на берегу, чтобы обдумать свою жизнь и торжественно с ней попрощаться. Однако оказалось, что это только начало.