Тени и отзвуки времени - [62]

Почтеннейший Хо предавался занятиям, забыв о возможных недугах и истощении сил. Теперь он искал лишь предлог, чтоб покинуть прилавок, а вечерние часы целиком посвятил ученью. Он держал всегда наготове принадлежности для курения опиума, и друзья, само собою, засиживались у него допоздна. Расходов прибавилось, но зато обученье пошло быстрым ходом; а без издержек не сдвинешься с места. Лампада, поднос с трубками и шкатулка с зельем удерживали учителей под его крышей надежней, чем буря с дождем.

Друзья навещали его каждодневно. Одни и впрямь обучали его языку, другие — просто листали подле лампы журналы и книги да вели раздумчивые беседы.

Хозяин радушно встречал гостей, когда бы они ни пришли, и потчевал, уставляя поднос всем, что было в доме достойного их изысканных вкусов. Прощаясь, он всегда просил без стеснения приводить к нему своих друзей, дабы он мог и с ними потолковать о хитросплетениях судьбы: ведь на свете, кроме премудрости книжной, есть еще и житейская мудрость! Приятели даже подтрунивали над ним: уж больно, мол, он жаден — мало ему конфуцианской науки, он и в коммерцию ударился, и французский язык постигает, а теперь еще подавай ему бывалых собеседников, чтоб докопаться до смысла жизни. Поистине, ум человеческий ненасытен! Хозяин и гости тихонько посмеивались. Под потолком дым лаосского табака сплетался с опийным дымом. Но почтеннейшему Хо этого было мало, и он то и дело подбрасывал в курильницу, где тлели благовония, новые кусочки чама[81]. Когда урок кончался, он, твердя про себя новые слова, выкуривал с удовольствием трубочку опия — в награду за чрезмерный умственный труд. Душа его, растворяясь, улетала ввысь следом за кольцами дыма, и он сокрушался о тех несчастных, кто не знал ни словечка по-французски: каково-то им будет при нынешней новой жизни. Сквозь благостные мысли до него доносились как бы издалека голоса друзей, читавших отрывок из книги французского писателя, — вот только имя его вылетело из головы, — ругавшего последними словами английскую королеву… Поношение величества, да еще в прозе!.. Потом они принялись за стихи одного романтичного поэта: ах, как убивался стихотворец по своей возлюбленной, пытаясь забыться в грезах на берегу этого, — ну, как его, — знаменитого озера то ли в Швейцарии, то ли в Италии… Да, говорят, во французской поэзии любая строка будет посильнее, чем древние танские строфы… И еще друзья восхищались перлами остроумия французского баснописца, имя которого китайцы произносят Ла-фунг-тиен…[82] Как там у него сказано о куске сыра, вороне и лисице?.. Скоро, скоро уже почтеннейший Хо сумеет и сам наслаждаться всеми этими красотами! Если лес конфуцианской учености велик и густолиствен, то европейская мудрость подобна бескрайнему морю. Благо друзья помогают ему постичь ее. Наконец, видя его успехи, друзья посулили через урок-другой привести к нему в дом настоящего француза.

— Как? — всполошился почтеннейший Хо. — Живого француза?! Да смогу ли я с ним объясниться? Нет уж, вы мне все растолкуйте и объясните.

— Не волнуйтесь… В Ханой приехал один французский писатель собирать материалы для своей новой книги. Он очень хотел бы свести знакомство с кем-нибудь из бывалых людей, чтобы лучше узнать наши обычаи и нравы. Знакомство с таким знаменитым писателем, как мосье де Лафор, — редкостная удача. К тому же он — аристократ из знатнейшего рода. Частица «де» в его имени — знак дворянского достоинства и пишется раздельно.

— Мосье де Лафор, говорите?.. Мосье де Лафор?.. Знаменитый писатель? И «де» — раздельное? Что-то я в толк не возьму…

— Ну, не беда. Выучите в совершенстве французский, сами поймете смысл раздельного «де». Главное, помните: он — писатель и аристократ. Мы ему рассказали о вас, и он изъявил желание нанести вам визит. Кстати, мосье де Лафор курит опиум. Словом, мы пригласили его к вам. Чудесно, не правда ли?

— Конечно, конечно. Француз, да еще из знати?.. Только уж, когда он пожалует, вы меня одного не оставляйте. Ладно?..

И вот, в один прекрасный день, мосье де Лафор явился в гости к почтеннейшему Хо. Все завсегдатаи были в сборе, и лампада, залитая арахисовым маслом, горела ярче обычного. Церемония взаимного представления прошла неторопливо и торжественно. Почтеннейший Хо, сложив на груди ладони, сперва отвесил гостю несколько поклонов, а затем протянул руку. Мосье де Лафор, полагая, что вежливость жителей Аннама[83], наподобие японской, состоит в том, чтобы на каждый поклон ответствовать десятью, кланялся, как заведенный, и бормотал изысканные приветствия.

Наконец почтеннейший Хо принялся заваривать чай, а друзья его — все хором — завели беседу с мэтром французской словесности. Не всякому посчастливится перемолвиться словом с мыслителем из великой и просвещенной страны. Почтеннейший Хо благоговел перед громадным талантом мосье де Лафора, хотя из речей его не понял ни полслова. Однако лицезрение гостя и звуки чужеземного языка доставляли ему неизъяснимое блаженство. Время от времени кто-нибудь из гостей указывал на хозяина рукой, и мосье де Лафор отвешивал ему церемонный поклон. Почтеннейший Хо, сложив на груди ладони, низко кланялся в ответ, а мосье де Лафор расплывался в улыбке, щурил глаза и снова поворачивался к своим собеседникам. Хозяин же, ухмыляясь, цеплял на нос очки и, опершись локтем на жесткую кожаную подушку, перелистывал для пущей важности том Ляо Чжая