— Не Брик я уже. Или не видишь? Чилой меня зовут. И ты можешь звать меня Чилой. А хочешь, зови Брик. Мне все равно. Только не спрашивай меня ничего про Брик. Держись рядом, может, и вернется она, когда я уйду, а может и не вернется, или же я никуда не денусь. Только зла на меня не держи. То, что стряслось здесь, не по моей воле случилось. Сколько у вас молодых ребят в деревне?
— Десятка полтора, — налил глаза слезами Ролиг.
— И сколько из них хотят вырваться из вашей глуши, но и в пучине не сгинуть, и о пиратскую долю не измараться?
— Десятка полтора, — зарыдал Ролиг.
— Тогда иди за мной, — сказала Брик-Чила. — Путь будет длинным, месяца на два может затянуться, если не больше, мне матросы будут нужны. Я в Райдону собираюсь. Это на другой стороне Терминума.
— Так у тебя корабль есть? — размазал по лицу сопли и слезы Ролиг.
— А в бухте что стоит? — не поняла Чила.
— Так он пиратский… — онемел Ролиг. — Их же там… человек сорок.
— Я их всех убью, — сказала Чила и взмахнула дротиком так, что Ролигу показалось, будто искры сыплются с его наконечника.
* * *
В паре лиг к западу от Опакума на пустой дороге стояли два всадника. Судя по богатой и теплой, под осень или под раннюю весну, одежде, они были важными персонами. Впрочем, всякий берканец, проживающий в одной из пяти ее столиц, узнал бы в одном из них кардинала Коронзона и немало удивился бы, потому как второй всадник, перед которым Коронзон, даже сидя на лошади, пытался склонять голову, нес на одежде, так же как и гарцующий в почтительном отдалении эскорт, цвета Фризы. Этот важный фриз — седой как снег и, несмотря на возраст, на удивление широкоплечий и статный — был мрачен, но спокоен.
— И все же я не могу определить в точности, ваше святейшество, — как будто продолжал начатый разговор Коронзон, — удался обряд или нет?
— Если бы он удался в той мере, в какой мы это себе представляли, сейчас бы мы наблюдали не эту погань в крепости и вокруг нее, а воссияние в славе и могуществе одного из величайших, — глухо произнес вельможа. — Однако ты, Коронзон, как почти никто должен понимать, что неудачей это тоже назвать нельзя, поскольку в случае неудачи ты бы лишился изрядной доли своей силы, а то и тела, которое пестуешь столько лет.
— Как и все мы, — захихикал Коронзон, передергивая плечами, — сколько бы нас ни осталось…
— Десять, — сказал вельможа, — хотя я и не чувствую уже давно эту поганку Чилдао, которая отсасывала все эти долгие годы силу у величайшего, но, кажется, та вспышка, что обожгла нас на днях со стороны Кары Богов, все еще не означает ее гибель.
— Предполагаю, что рано или поздно она допрыгается, — прошептал Коронзон.
— Надо не предполагать, а знать и действовать, — покачал головой вельможа. — Если она все еще остается в этой же маете, то добавь сюда меня, себя, Ананаэла, чтоб ему заплыть жиром в его убежищах, проныру Энея, дуру Адну, сбежавшую в свой вечный перелесок, поганца Дорпхала, который явно счел, что мы потерпели крах. Не забудь еще отшельника Зонга, который льстит себе, что правит бродячим менгиром. Сколько выходит?
— Восемь, — растопырил пальцы Коронзон. — Восемь! Двух не хватает.
— Бланс и Карбаф, — скрипнул зубами вельможа. — Двое самых мерзких из курро. Уж не знаю, в кого и когда они воплотятся, но если по поводу Карбафа я не удивлен, этот поганец, пожалуй, чаще прочих менял одну шкуру на другую, то насчет Бланса пока понять не могу. Он должен был рассеяться, но я не чувствую его гибели…
— Амма бы сказала точно, — позволил себе заметить Коронзон.
— Что сгинуло, то сгинуло, — бросил холодный взгляд на спутника вельможа. — Аммы — нет. Сейчас запомни главное, кардинал. Крепость нас больше не интересует. Пусть берканцы разгребают трупы и пытаются восстановить ее, скоро они ее бросят. Эта земля отправлена навсегда. Сейчас главное — сосуд, в котором заключен величайший. Его нужно оберегать. И это будет непросто, поскольку распознать его или, как мы поняли, ее, мы не можем доподлинно. Сила, которая заключила величайшего в смертную плоть, скрывает его.
— Не стоит ли нам учесть эту силу в своих расчетах? — склонил голову Коронзон. — Откуда она?
— Мы учитываем все, — процедил сквозь зубы вельможа. — И то, что лишь ядро, божественная искра величайшего заключена в сосуд, а вся его мощь осталась там, где и была — в Колыбели, и то, что в сосуде лишь ключ к ней. И то, что нам до конца не могут быть ведомы замыслы божества. И то, что даже слабое существо может вызвать лавину, которая сносит могучие крепости. Еще раз, главное — сосуд, в котором заключен величайший.
— Но что с ним или с ней может произойти? — не понял Коронзон. — Насколько мне известно, девчонка в свите принца… тьфу, молодого короля Ходы, и они уже двигаются в сторону столицы. Фризов там нет, жатва ведь завершилась?
— Эта жатва не завершится, — покачал головой вельможа. — Она последняя и окончательная. Не вот эти легионы, а настоящее войско Фризы готовится стереть с лица Терминума Беркану. Залить эту землю берканской кровью. Отряды энсов продолжают и будут продолжать вспахивать плоть местных крестьян. Да и собственные подданные Берканы лишились разума в значительной своей части. Земля будет гореть под ногами свиты молодого короля. Но сосуд должен остаться в целости и сохранности. Пока мы не решим, что с ним делать…
