Тени Бога - [78]

Красные Мокасины сразу заметил, что Таг искал его глазами, а потом пытался прочитать его мысли так, как белые читают книги.

— Красные Мокасины… — не то сказал, не то спросил подошедший Таг.

Он сделал еще несколько шагов и вздрогнул, но не отступил.

— Это я, — чуть слышно произнес Красные Мокасины. — Я, а не дух, натянувший на себя мою кожу. Я никогда не причиню тебе вреда, Таг.

— Ты должен простить меня. Но то, что я видел…

— Они пытались убить меня, Таг. Они приняли меня за того, кем я не был.

— Детишки пытались убить тебя? И молодые девчонки?

— Нет. Но в тот момент я обезумел, Таг. Безумие прошло. И я стал самим собой. Помнишь ту ночь в Алжире, когда ты повел меня к женщинам?

— Помню. Ты и в ту ночь вел себя странно.

— Помнишь, как ты спас меня в Венеции?

— А ты нас всех спас там… ну… на том месте, где когда-то был Лондон. Но… — Таг замолчал. — Это правда, ты?

— Да.

— Я сделал все, о чем ты меня просил.

— Я знаю. Спасибо. Ты пожмешь мне руку?

Таг мгновение колебался, затем протянул руку:

— Кричащий Камень попытается тебя убить, когда узнает, что ты здесь.

— Это естественно, и я его в этом не виню. Хотя лучше бы ему этого не делать. Я поговорю с ним потом. И ты мне потом расскажешь, как вы сюда добирались.

— И она с тобой? — Таг кивнул в сторону Горе. — Рад, что она все выдержала.

Горе поймала его взгляд и подарила Тагу одну из своих редких улыбок. В ответ бывший пират широко разулыбался.

Красные Мокасины посмотрел на Франклина, тот, казалось, о чем-то глубоко задумался и не замечал окружающих.

— Ну что, мистер Франклин, пора ехать в город? — обратился к нему Красные Мокасины. — Мы везем очень важные сведения, и нужно еще так много сделать, а времени почти не осталось.

Франклин посмотрел на него, затем перевел взгляд на Адриану, лицо его при этом оставалось отрешенным.

— Конечно, — сказал он, — поедем.

Они после долгой дороги, давая лошадям отдохнуть, ехали шагом, Горе, как всегда, держалась рядом с Красными Мокасинами.

— Кажется, Таг тебя больше не боится, — сказала она.

— Боится, я это вижу. Он не доверяет мне, и, может быть, правильно делает. Я сам себе не доверяю.

— Твоя сила возвращается.

— Да, постепенно.

— А что в твоем сердце?

— Я больше не чувствую в себе той безмерной злобы и безмерной силы. Но я продолжаю верить: тот путь, что я увидел тогда, правильный.

— Но у тебя нет прежних сил идти этим путем.

— Их и не было никогда. Я ошибался.

— А сейчас?

— С этими людьми, думаю, у меня получится это сделать, хотя, возможно, мне придется их немного обмануть. — Он взял ее за подбородок пальцами и развернул лицом к себе. — А ты меня боишься? — спросил он.

— Боюсь, — ответила Горе и поцеловала его пальцы.

* * *

Слуги опустили Адриану на богато украшенную кровать с балдахином, она поморщилась: в сломанной ноге с новой силой проснулась боль, дышать стало трудно. Последнюю милю она проехала верхом, о чем сейчас сожалела. Она не хотела прибыть в Нью-Пэрис на носилках и настояла, чтобы ее пересадили в седло. Она собиралась въехать в город с достоинством.

Но вместо достойной встречи ей напомнили, кем она стала, — грешницей.

Конечно, она не забыла, что убила Ньютона. Более того, она не забыла охватившего ее в тот момент постыдного чувства радости от обладания силой, которую женщина должна завоевывать, пагубную гордость оттого, что она вырвала у мира право быть самой собой.

И вот сила ее покинула.

— Мадемуазель, неужели это вы?

Слезы, конечно же, от боли в ноге, мешали Адриане рассмотреть лицо посетившего ее человека.

— Герцог Орлеанский?

Он рассмеялся:

— Нет, мадемуазель, боюсь, к ужасу многих, я стал королем.

— Ваше величество… — Адриана сделала попытку подняться.

— Ради всего святого, дорогая, лежите.

Король заложил за спину руки и изобразил на лице улыбку.

— Сир, могу ли я спросить… ваша… жена…

— Я знал, первым делом вы спросите именно о ней. К сожалению, она умерла. Чума овладела Парижем раньше, чем это сделали русские. Она пала жертвой этой чудовищной болезни. Знаю, я был не очень хорошим мужем, она всегда считала, что заслуживает лучшего, и была права. Она… — Лицо короля передернуло болью, он помолчал, овладевая собой, и продолжил: — Вы были ее любимицей. Когда этот сумасшедший Торси похитил вас, она настойчиво просила найти вас.

— Я благодарна ей за это.

— Видите, я вам ни в чем не отказываю. В память о жене и моем дяде, короле Людовике, он тоже вас любил.

Адриана сдержанно кивнула. Для нее воспоминания о Людовике XIV были менее приятны, нежели о герцогине Орлеанской.

— Спасибо, сир. Надеюсь, я смогу быть вам полезной.

— Конечно. А сейчас я должен покинуть вас.

Он направился к двери, но вдруг вернулся:

— Мадемуазель, я очень рад вас видеть. Не многим из того двора, что вы знали, удалось спастись. Как хорошо, когда тебе кто-то напоминает о счастливом прошлом.

Король ушел, а Адриана поймала себя на мысли, что никогда не считала время своей жизни при дворе счастливым, но она понимала, что имел в виду король. Несомненно, для него это были лучшие дни.

Вот что стало с Францией. Слава богу, Филипп не знал, какую роль сыграла она в несчастье страны, находясь в Версале, а потом в России.