Тень жары - [37]

Я почувствовал: она напряглась.

– Она очень хороший человек, баба Катя! — ее голос заметно изменился, потяжелел.

Я поинтересовался:

– Она в доме престарелых?

Женщина кивнула.

– Я ей денег посылаю. Туда… — ей было трудно выговорить слово "приют". — Не говорите только Борису Минеевичу.

– Не скажу.

Сукины дети калечат все, что вокруг них дышит и шевелится: женщин, детей, старух и собак.

Напоследок я рассеянно поинтересовался парфюмерной коллекцией — в самом деле у Бориса Минеевича такое хобби?

Она смутилась.

– Да, знаете… — она смущалась очень трогательно — так умеют только простые деревенские девушки в советском кино, поджимая губы, пряча взгляд и не зная, куда подевать вдруг полыхнувшее румянцем лицо; я и не предполагал, что нечто подобное встречается в жизни. — Он что-то в последнее время… Примерно с год…

Я не торопил и не вмешивался. Захочет — скажет. Нет — так нет.

– Он стал сильно потеть.

Я уже выходил на лестничную площадку, однако что-то заставило меня скомандовать себе: "стоп!".

– Как вы сказали? Потел?

– Да, — просто сказала она. — Вот и покупал себе, — она бросила кивок в сторону ванной, — а это…

– Постойте, — перебил я. — Постойте. Ему что, жарко было? Казалось — душно?

Она распахнула глаза:

– Откуда вы знаете? Он вам говорил?

– Да… — соврал я. — Говорил.

Похоже, за ним тенью ходит жара…

И за Катерпиллером — тоже ходит: вон он как потеет в своем прохладном кабинете.

Прикорнувшая было на подстилке Тэрри вскочила, завертелась под ногами — дать бы ей хорошего пинка…

А хозяйку — жаль.

2

Страшно хотелось курить, но спичек в кармане не оказалось. Выйдя из подъезда, я поискал глазами потенциального курильщика. Аккуратный паркинг перед домом был почти пуст — середина дня, самое рабочее время. Один подраненный "мерседес" с мятым крылом, пара "жигулей" и раритетная кремовая "победа" с задранным капотом. "Старушка" была в очень приличном состоянии. Алчно распахнув пасть, она заглатывала какое-то вяло шевелящееся существо в крапленых масляными пятнами брезентовых штанах.

Скорее всего, с двигателем возится персонаж из породы старых автомобилей, хранящих верность первой любви: они сутками способны лежать под своими рыдванами, чинить, штопать, латать дыры, чутко вслушиваться в затухающий пульс изношенных одышливых движков, и нет такой силы, которая сподвигнет их на измену, заставит открыть сердце какой-нибудь вертлявой современной модели.

Согнутым пальцем я постучал по мощному крылу:

– К вам можно?

– Сейчас, сейчас…

Он оказался именно тем, о ком я подумал: старая шоферская кепочка с потемневшим от частых прикосновений промасляных пальцев козырьком, кожаная таксистская куртка на молнии, брезентовые штаны и тяжелые кирзовые башмаки с заклепками — в таких когда-то выступали воспитанники ремесленных училищ. На вид ему лет шестьдесят.

– Что с ней? — я ласково погладил крыло. — Инфаркт? Летальный исход?

– Да боже упаси! — он махнул рукой, отгоняя дурное предположение. — Стартер что-то барахлит. Это ничего, поправим. Мы еще побегаем.

Он не курил, но спички имел — в машине, на всякий случай.

Мы провели очень милую беседу размером в три выкуренных мной сигареты; владелец "Победы" много интересного рассказал про обитателей дома. Вообще-то говорил он исключительно о здешних автомобилях, но его комментарии были настолько самобытны и живописны, что вполне можно было составить представление о характере владельцев.

В порядке любезности я поддержал его философскую схему, согласно которой автомобиль выступал чем-то вроде Alter Ego того, кто сидит за рулем.

– А как же! — он энергично заглотил наживку. — Это уж точно… — сдвинув кепку на затылок, он сосредоточенно тер пальцем лоб, как будто разогревал трением слегка подостывшую память. — Вот один тут был. Заруливал во двор. Недельки три назад, что ли? Он еще когда вон там, из-за угла, выворачивал, я на слух определил: чахоточный…

Я инстинктивно напрягся.

– Кто?

– Так — двигатель… Он еще заглох потом. Прямо тут, у крайнего подъезда. А я ему прикурить давал.

– Он что, курит?

Он смотрел на меня сострадательно — такие взгляды кидают на тихо помешанных или убогих. Я вспомнил: "дать прикурить" — значит, помочь завестись от своего аккумулятора.

– И знаешь, водитель-то… Он сам вроде как чахоточный был, кашлял сильно.

– "Москвич"? Грузовой вариант? Белого цвета?

Поклонник автомобильной архаики мгновенно смыл со взгляда прежнее выражение — он разглядывал меня с искренним интересом. Он не понимал, как я догадался.

3

Психопат опасен для общества вовсе не тем, что эпатирует публику на улицах; и даже непредсказуемость его опрокинутого поведения можно на крайний случай перетерпеть. Он тем опасен, что трансформирует свой идиотизм в пространство, в окружающую среду, а психопатия заразительна. Я подумал об этом, когда прибыл на место, где нашли "ньюс-бокса" запертым в железный контейнер.

Его занесло аж за сто тридцать километров от Москвы, в крохотный дряхлый поселок, заброшенный, тронутый проказой тлена, облизанный мхами — мхи ползут по стенам гниющих изб; мхи — это щупальца земли, щупальца крепко держат деревушку и скоро втянут ее в землю.

Один из домов оказался обитаемым — я заглянул. На деревянной лавке у окна сидела старуха. Она поглядела на меня без тени удивления, испуга, радости — без тени какого бы то ни было чувства; поднялась, пошла встретить. Шаг ее был тяжел, нетвердые ноги слушались плохо и разучились держать легкое тело.