Тень волка - [76]

Тревога, как бы даже такой крепкий и надежный экипаж в результате столь сильных ударов не развалился на части, или что одна из лошадей может сломать себе шею или ноги в какой-нибудь из дорожных выбоин, и тогда мы окажемся совершенно беспомощными в этой грязной и снежной пустыне, целиком завладела моим сознанием. Я утратил даже ощущение пролетающего времени. И после этого ужаса, тянувшегося, казалось, целую вечность, в которую вместились и бесконечные удары, и синяки, и кровоподтеки, я был несказанно удивлен, когда наша карета наконец остановилась и свет фонаря, раскачивающегося над дорогой, высветил сквозь водоворот снеговых вихрей хорошо знакомые очертания первых домов Нью-Дортрехта.

Мистер Сэквил открыл дверцу кареты и оказался на дороге прежде, чем я смог привести в порядок свои мысли и восстановить кровообращение в своих одеревеневших за долгие часы пути ногах.

– Поезжайте, Барри, к таверне и ждите нас там, готовые к немедленному выезду, – приказал пастор. – Для вашего хозяина будет приятной неожиданностью знать о нашем возвращении, когда мистер Фарриер и я не спеша сообщим ему эту новость. Пойдемте со мной, Роберт. – И без лишних слов он направился вверх по крутой улочке, уходящей к Холму повешенных, ступая по мощеному тротуару шагом, поддерживая который, я задышал часто и тяжело.

Было темно, но я знал дорогу настолько хорошо, что узнавал каждое место, вызывающее в памяти воспоминания о тех чудовищных событиях, что последовали вслед за появлением в наших краях странного и ужасного человека из далекой страны, теперь преследуемого нами. В конце вот этого узкого переулка маленькая грязная Агги вонзила в его руку свои грязные ногти, и он защитил себя от ее свирепой дворняги всего лишь взглядом и тихим рычанием – это случилось в проклятый день его приезда в наш городок. Здесь, вспоминал я с болью в сердце, я прятался от него в то самое утро, казавшееся мне сейчас столь бесконечно далеким. А вот место, которое напоминает мне о нашей короткой и торопливой встрече с Фелицией на Холме повешенных, случившейся в первую снежную бурю, о ее признании в любви ко мне, когда она взяла в свои нежные ладони мою правую руку… И наконец мы с пастором оказались на том самом месте, где теплым, пронизанным солнечным светом осенним днем я и Сен-Лауп остановились перед домом за старыми железными воротами, и старый Пит Армидж обрушил на француза свои проклятия, а затем прогнал нас прочь.

И я почувствовал, как вместе с этими воспоминаниями моя душа наполнилась щемящей теплотой, появляющейся у человека на пороге своего дома после долгого отсутствия. Неужели наконец замкнулся весь круг событий, начавшихся с моего возвращения в родной дом и кончающихся здесь, у последнего звена этой ужасной цепи, находящегося в той самой точке, где они когда-то начались? Неужели я в самом деле подошел к концу этого пути? И дом, маячивший на фоне сплошной темной массы соснового леса, олицетворял собой надежду на такой исход. На низком фронтоне строения не виднелось ни единой полоски света. Если дым и выходил из каминной трубы, то он был совсем незаметен во мраке ночи. И как только мистер Сэквил попробовал открыть калитку, я тотчас опустил руку в карман пальто и сжал рукоятку своего пистолета.

Калитка оказалась запертой на большой висячий замок, и тяжелая цепь громко зазвенела под нетерпеливыми руками пастора. Острые гвозди на гребне четырехфутовой стены, окруженной рвом, и запертая калитка задержали нас.

Но спустя три или четыре минуты, когда мы, крадучись, обошли вокруг дома и вернулись на прежнее место перед калиткой, бледный румянец света впереди заставил нас от неожиданности замереть на месте. Свет медленно приближался к нам, снежинки в его лучах кружились и опускались, словно привязанные к ним, тени от углов дома, за которым перемещался источник, плясали на снегу, все ближе и ближе приближаясь по белой земле к тому месту, где мы вместе с пастором застыли у основания стены.

И я, оказавшийся не готовым к правильному восприятию таких иллюзионных эффектов, принял движущийся свет за привидение старого Пита, направляющееся ко мне. Старый зеленый редингот старика явственно виднелся в свете фонаря, чьи острые лучи, бьющие из круглых прорезей металлического корпуса, высвечивали на привидении яркие пятна, превращающие в крапчатые его седые волосы и половину мертвенно-бледного лица со впалыми глазами. Это было так, и моя рука, держащая оружие, дрогнула. Но мистер Сэквил остался недвижим.

– Сдавайтесь, Сен-Лауп! Остановитесь, или вы умрете! – закричал он. Привидение застыло на месте. Мы не заметили ни единого его движения. Просто фонарь потух и сделал нас слепыми в столь неожиданно наступившей темноте. Я скорее почувствовал, чем увидел, как пастор прыгнул вперед, а затем услышал его приглушенное довольное восклицание, когда он пнул фонарь ногой и тот, взлетев в воздух, ухнул в снег. Впрочем, фонарь вновь замерцал, когда пастор поднял его, и даже вдруг загорелся прежним ровным светом. Затем священник взял меня за руку и подтолкнул вперед к дверям кухни.

– Достаньте ваш пистолет и взведите курок, – приказал мистер Сэквил. – Вы должны прикрывать меня, пока я буду взламывать дверь. Де Рец, негодяй по своей сущности и тот же волк, может оказать нам сопротивление. И помните, что мы сражаемся против Протеуса. Ха! Огонь! Ох, стреляйте!