Тень великого колдуна - [69]

Этому голосу невозможно было не поверить. Если бы я могла дышать, вздохнула бы с облегчением.

— Согласно тому же договору, отданное добровольно возвращается. Ты получишь назад свою жизнь.

— Не надо. Считай это подарком. Лучше сделай, чтобы меня больше никогда не было.

— Разве ты не хочешь вернуться?

— Надоело, да и нет смысла. Выражаясь твоими словами, в свечу моей жизни слишком часто плевали, факел моей надежды отсырел…  так получается, что я оживу, чтобы тут же снова умереть. Мне все равно оставалось каких-то пара гешей, или, как бы резюмировать поэтичнее… песок в моих часах все равно уже закончился…

— Я заткнулась, замкнулась в себе и стала ждать конца, под мерное колыхание зеленой мути. Муть сгущалась и темнела. Грань приближалась, даже без тела я остро чувствовала ее ледяное дыхание. Последним, что я увидела, была Хозяйка Нефритового Озера. Она протягивала вперед полупрозрачную руку, медленно разжимая ладонь, и улыбалась этой своей дурацкой несуществующей улыбкой. Белые струи песка свободно и красиво струились меж пальцами.

— Зато у меня этого добра навалом. Прощай.

В следующее мгновение мир ухнул куда-то вниз. Мышцы отозвались гулкой болью, словно их скрутили на манер выжимаемого белья, а потом резко отпустили. Мышцы? Я напрягла руку и, не веря своим глазам, осторожно поднесла ее к лицу, удивленно рассматривая белую кожу и…  переплетение линий на ладони, которого у игигов не бывает и быть не может. Такое чудо бывает только у человека. Две чуть изогнутые горизонтальные линии точно в центре пересеченные вертикальной. Именно так на шумберском пишется слово жизнь. Я жива. Жива! Ура-а-а!

Но стоило открыть рот, как ликующий вопль тут же затолкало обратно вместе с мощным потоком холодной воды, который мне показался расплавленным железом. Тело забилось в неконтролируемой истерике. Стиснув зубы, я судорожно вздернула голову, и еле сдержалась, чтобы снова не завопить, только в этот раз от отчаянья. Надо мной простирались гигантские массы воды. Я в исступлении замолотила ногами-руками, увеличивая скорость подъема, но очевидная истина тянула на дно не хуже камня. Не смогу. Не успею! Тем более изголодавшиеся легкие практически разрывали грудную клетку, требуя воздуха.

— Идиотка! — Неожиданно ясно прозвучало в моей голове, а затем нечто подхватило меня за шиворот и со страшной силой поволокло вверх.

Я вылетела из глубины, словно забулдыга из корчмы, напутствованный подкованным сапогом вышибалы. Легкие жадно втянули в себя весь доступный воздух, захватив заодно целую пригоршню воды. Закашлялась и чуть ли снова не ушла на дно, но старая выправка взяла верх. Худо-бедно собравшись с мыслями и силами, мне удалось заставить свое одеревеневшее тело грести к берегу, оный, хоть и смутно, но все-таки просматривался далеко на горизонте. Очень-очень далеко. Вода озера утратила своё сверхъестественное нефритовое свечение, превратившись в обычную безобидную жидкость без вкуса и запаха. Без способностей игига, мне бы ни за что не отличить черную матовую полоску суши от блестящей под круглой луной поверхности плеса.

Кстати, никогда не видела такой огромной луны. Она висела над озером гигантским серебряным тазом, выставленным на суд дотошной публике сказочным мастером-великаном. Казалось, стоит приглядеться, и можно будет рассмотреть даже тонкую авторскую гравировку. Но меня, к сожалению, интересовали более приземленные вещи. Например, берег. Целая бездна времени и усилий ушла удугу под хвост, а он был все так же далек от меня, как царский суд от справедливости. Даренному коню в рот не смотрят, но новое тело поразительно быстро израсходовало свой резерв, выдохлось, досыта нахлебалось воды и все чаще предпринимало попытки уйти на дно. В довершение всех бед, правое копыто свело судорогой. Да, где же этот берег? Не иначе, как мне посчастливилось спутать сушу с дрейфующим бревном. Идиотка! Вместо дряхлой клячи мне подсунули настоящую ослицу.

И тут колени внезапно уперлись во что-то твердое. Никогда в жизни так не уставала. Всего в паре шагов от берега я поскользнулась и чуть не захлебнулась на дхэр. Сил хватило только на то, чтобы встать на четвереньки. О том, чтобы подняться или двигаться дальше речи вообще было. Руки дрожали мелкой дрожью. Воздуха катастрофически не хватало. Глаза затуманилось от воды. Одного носа для дыхания было мало, и поэтому я активно использовала для этих целей рот, открыв последний настолько широко, насколько позволяла челюсть, при этом искренне сожалея, что не могу задействовать еще и уши.

Немного погодя полегчало, зрение стало мало-помалу проясняться, и, первым, что я увидела, была тень. Это было ни с чем несравнимо. Это было прекрасно. Я стала благоговейно перебирать пальцами песок на границе света и моего персонального кусочка тьмы, аккомпанируя себе хрипом и гулкими подмываниями. Может, со стороны это и походило на воспаленный бред душевно больной, но на языке чудом воскресших и зверски уставших игигов имело весьма четкое значение.

Живой не поймет жизнь до конца, как понимает ее умирающий. Здоровому не оценить истинный смысл свободы, его открывает лишь долгая тяжелая болезнь. Зрячему не узнать настоящей красоты, она открывается только прозревшим…