Тень убийцы - [33]

— Наконец-то, — сердито заявила Элла.

Она придерживалась традиций и была одета в черную рясу, на запястье у нее висели четки.

— Пробки, — в виде извинения сказал Лукас и вошел внутрь. Напарница не отставала. — Элла, это лейтенант Лили Ротенберг из департамента полиции Нью-Йорка. Она приехала, чтобы расследовать смерть Джона Андретти. Лили, познакомься с моим другом, сестрой Мэри Джозеф. Она здесь главный психоаналитик.

— Рада познакомиться с вами, Лили, — сказала Элла и протянула худую руку.

Женщина пожала ее и улыбнулась.

— Лукас говорит, что вы ему помогаете разобраться в некоторых делах.

— Если могу. Но по большей части мы играем, — ответила монахиня.

Лили посмотрела на Лукаса, и тот объяснил:

— У нас тут игровая группа, которая собирается раз в неделю.

— Интересно, — проговорила Лили, поглядывая то на одного, то на другую. — Что-то вроде «Подземелий и драконов»?

— Нет, речь о ролевых играх, — объяснила Элла. — Исторические реконструкции. Попросите Лукаса рассказать вам про его Геттисберг.[9] Мы разыгрывали его трижды за прошлый год, и все время по-разному. В прошлый раз Бобби Ли[10] забрался в Филадельфию.

— Мне все-таки придется что-то сделать с проклятым Стюартом,[11] — сказал Лукас монахине. — Если он отступает слишком рано, то нарушает все расчеты. Я думаю о…

— Ладно, хватит про игры, — перебила Элла. — Как насчет мороженого?

— Мороженого? — переспросила Лили и поднесла ко рту руку, чтобы скрыть небольшую отрыжку. — Хорошая мысль.

Когда они шли по коридору, Лили повернулась к монахине и спросила:

— Что вы имели в виду, когда сказали: «его Геттисберг»? Лукас придумал игру или что-то в этом роде?

Элла приподняла одну бровь.

— Вы не знали, что наш мальчик является знаменитым изобретателем игр?

— Нет, — ответила Лили и посмотрела на Дэвенпорта.

— Так вот это так, — подтвердила монахиня. — Он разбогател на своих играх.

— Вы богаты? — спросила Лили у Лукаса.

— Нет, — ответил тот и покачал головой.

— Поверьте мне на слово, он очень даже богат, — заявила Элла с напускной уверенностью. — В прошлом году он купил мне золотую цепочку, вызвавшую возмущение у всего крыла, в котором я живу.

— Похоже, приличная католичка-немка становится жертвой влияния ирландцев, — сказал Лукас.

— Ирландцев?

— Чепуха. — Лукас повернулся к Лили и театральным шепотом проговорил: — Я никогда не употребляю слова «дерьмо собачье» в присутствии монахинь.

Они сели в кабинку в кафе, где подавали мороженое; Лукас и Лили рядом, Элла напротив. Она заказала ванильное мороженое с горячим шоколадом, взбитыми сливками, орешками и мараскиновой вишенкой, Лили — банановый сплит,[12] а Лукас пил кофе и думал о теплом бедре напарницы, которое оказалось совсем рядом.

— Значит, вы расследуете убийство Андретти, — начала за них Элла.

— Складывается впечатление, что мы имеем дело с заговором, — ответила Лили.

— Индеец, убивший двоих человек в Миннеаполисе, и тот, что расправился с Андретти?

— Да, — сказал Дэвенпорт. — Только мы думаем, что в Миннеаполисе действовали два разных убийцы. А теперь еще судья в Оклахоме…

— Я не слышала…

— Прошлой ночью. Интересно, с какой организацией мы столкнулись? Если она вообще есть, эта организация.

— С религиозной, — тут же ответила монахиня.

— С религиозной?

— Мало что в мире может стать цементом для заговора, целью которого является убийство. Самой по себе ненависти недостаточно, потому что она слишком несфокусирована, в ней нет расчета. Непременно должна быть какая-то позитивная идея. Обычно именно религия рождает такие формы. Трудно быть разумным и одновременно совершать убийства, если для этого нет какой-то сложной причины.

— А как насчет групп, которые формируются в тюрьме? — спросила Лили. — Например, несколько человек объединяются и объявляют войну…

— И собирают деньги на правое дело, обычно имеющее квазирелигиозную подоплеку. Спасем белую расу от загрязнения кровью черных. Арабов, евреев, кого угодно. То же самое вы слышите от представителей левых радикальных организаций, а также групп или пар убийц-психопатов, которых вы время от времени арестовываете. Ими всегда движет общее чувство угнетения, а их идеи имеют под собой религиозное основание. Обычно среди них есть некий мессия, говорящий, что убивать можно. И даже необходимо.

— Один из моих людей в индейской резервации сказал, что Блуберд…

— Это тот, кого убили в Миннеаполисе? — перебила его Элла.

— Да, тот. Он сказал, что Блуберд находился в поисках религии.

— Я бы сказала, что он ее нашел, — проговорила монахиня.

Она оставила вишенку напоследок и теперь отправила ее в рот, наслаждаясь сладким вкусом.

— Знаешь, как делают мараскиновые вишенки? — спросил Лукас, прикрыв глаза рукой, когда вишенка исчезла.

— И слышать не хочу, — ответила Элла и наставила длинную ложку на нос Лукаса. — Если убийства организовала группа, в ней, возможно, не больше двенадцати человек. Но скорее всего, пять или шесть.

— Шесть? Боже праведный, — выпалила Лили. — Прошу меня простить. Но шесть человек?

— А каковы шансы, что их всего трое? — спросил Дэвенпорт. — Блуберд, парень в Нью-Йорке и тот, что убил судью в Оклахоме?

Элла откинула назад голову и принялась задумчиво изучать потолок.