Тень Серебряной горы - [11]

– А, да! И верно! – сказал капитан. – Время-то уже какое? И я приглашаю вас всех к нам на пироги. Мы со Степанидой вместе приглашаем. Прошу!

А сам в сердцах подумал… Ну да мало ли что он тогда подумал! А на вид он был весёлый и довольный. И первым развернулся и пошёл по тропке. За ним пошли остальные. Ситников посторонившись, взял на караул. Господа прошли за угол, подошли к крыльцу. Там уже стоял Орлов и держал двери. Вначале зашли гости, а уже за ними капитан…

И обмер! Ну, ещё бы! В горнице было светло и чисто, и пахло аиром, на окнах висели новенькие белоснежные занавески, посуда на столе была выставлена расписная, чарки богемского стекла и скатерти китайские. Но это ещё что! А сама Степанида была разодета вот как: серьги на ней были рубиновые, крупные, платье немецкое, платок, правильнее, палантин, французский. Капитану это очень не понравилось, но он смолчал. Да и не до него пока что было. Адъюнкт выступил вперёд, поклонился и поцеловал Степаниде руку. За ним туда же полез Шалауров, а после даже Черепухин, но Черепухину она строго сказала:

– Вот ещё! – и убрала руку, отступила. Вперёд вышел капитан, сказал:

– Стёпа, рассаживай гостей.

Степанида растерялась, не знала, что делать. Тогда капитан показал, кому куда садиться, и сам сел под образами, на хозяйское место. Рядом с ним села Степанида, за ней, так получилось, адъюнкт, напротив него Шалауров, а в дальнем конце Черепухин. Капитан велел накладывать и не смущаться. Да! А пироги, к общему довольству, оказались всякие – с морошкой, с рыбой, с мясом, с потрохами, но больше с морошкой. И к ним морошковая же самодельная водочка. Капитан кивнул, Черепухин обошёл вокруг стола и всем налил. Капитан встал и сказал, что первую чарку они выпьют за дорогого гостя, прибывшего к ним из далёкой столицы, от почти самой императрицы Анны Иоанновны, дай ей бог крепкого здоровья. Все встали и выпили, сели и начали закусывать. Молчали. Шалауров осмотрелся и сказал, что водка у господина капитана очень вкусная.

– Или, – прибавил Шалауров, – я ошибся? Что скажешь, господин профессор? Может, чтобы распробовать, ещё налить?

Адъюнкт пожал плечами и сказал:

– На ваше усмотрение.

Шалауров тяжело вздохнул и посмотрел на капитана. Капитан посмотрел на Черепухина. Черепухин встал и опять всем налил. Все выпили до дна, и только адъюнкт до половины.

– А что? – сразу спросил Шалауров. – Теперь в столице все так? – и кивнул на адъюнктову чарку.

– Да, – ответил адъюнкт, – теперь у нас там так. Государыня пьяных не терпит. И сама не пьёт, конечно. Теперь у нас там многое не так, как было прежде.

– А прежде было лучше или хуже? – спросил Шалауров.

– Э… – начал было адъюнкт, но передумал и продолжал уже так: – Каждое новое время рождает новые обычаи. Теперь совсем иначе веселятся. Да и веселиться особенно некогда, полно всяких дел. Вот я служу в Академии наук по курсу ботаники, геодезии и натурофилософии, а это на Васильевском острове, в Кунсткамере. И там же, на Васильевском острове, на седьмой линии, жительствую, а это почти прямо напротив государынева дворца. И я же вижу, как у неё свет горит и день и ночь. Значит, государыня не спит, о нас печётся. Я…

И он замолчал, задумался, стал очень серьёзным. Сидел и глаз не поднимал. Степанида незаметно толкнула капитана локтем под бок, капитан кивнул Черепухину, Черепухин обошёл всех и налил, капитан встал и сказал тост за их новое важное дело, за то, чтобы оно славно сложилось, и тут опять все, теперь уже вместе с адъюнктом, выпили до дна. И сразу щёки у всех порозовели, Шалауров и Черепухин начали одновременно говорить, но такой же порозовевший капитан сказал им не забывать закусывать. А Степанида, ни к кому конкретно не обращаясь, спросила, как при дворе, если вдруг случается свободная минутка, веселятся.

– Тогда танцуют, – ответил адъюнкт. – Но это другие, а сама государыня почти никогда не танцует, а больше любит наблюдать за танцующими.

– Так, может, и у нас танцы устроить? – спросил Черепухин.

Капитану это не понравилось, и он очень строго спросил:

– А где ты музыку возьмёшь?

– А если за Костюковым послать? – не унимался Черепухин. – Он на рожке играет знатно. А может и на ложках.

– На ложках! – хмыкнул капитан. – Мы не в питейном доме!

И осмотрел всех сидящих. Адъюнкт усмехнулся и сказал:

– Из всех известных нам танцев государыня более всего жалует русского. И это уже все знают, поэтому если она вдруг не в духе, сразу выбегают молодцы и давай русского жечь, отжигать, и она, смотришь, оттает и повеселеет.

Все молчали. Адъюнкт продолжал:

– А ещё вот какая новая забава у них появилась – волчок!

– Какой волчок? – не понял капитан.

– Обыкновенный, на верёвочке, – сказал адъюнкт. – Или ты, Василий Юрьевич, по юным годам никогда волчков не верчивал?

– Ну, как, верчивал, – нехотя ответил капитан. И, оживившись, продолжил: – И ничей чужой волчок никогда моего не переверчивал! Бывало, как только родитель уедет, сразу спустишься во двор… – И спохватился, замолчал.

– Вот! – улыбаясь, подхватил адъюнкт. – Так и у нас теперь в царском дворце. А ещё…

Но тут он замолчал и посмотрел на Черепухина. Черепухин вскочил. Адъюнкт кивнул ему, и тот пошёл вокруг стола наливать. Потом адъюнкт встал с полной чаркой и начал длинно и нудно рассказывать о том, как он ездил в Германию, в славный город Гёттинген, и как там веселятся. Но капитан его уже не слушал, а думал только об одном – зачем он про волчок рассказывал, зачем вообще столько пил, зачем приглашал…