Тень последней луны - [85]

— Вот в тот поворот если свернёте, а потом, через сто шагов, свернёте ещё раз, то по прямой, через два часа выйдете к винным погребам короля, — сказал опоссум. — Но идти тебе надо вон, — он показал носом в другую сторону, — в старую штольню.

С потолка гулко сорвалась капля.

— Мне туда ходу нет, иначе я бы тебя ни о чём и не просил. Даже здесь стоять тяжело, будто что-то отталкивает и не пускает дальше. Очень странное, знаешь ли, чувство, будто идёшь против ветра. Найдёшь в полу плиту, высыплешь на неё пепел, дальше будешь действовать по обстоятельствам. Помни: мне из гробницы нужна одна-единственная вещь — шлем, в котором первозверь похоронен.

— Чтобы предотвратить луну?

— Чтобы наконец-то узнать, кто я на самом деле, — прозвучало еле слышно.

***

Это было странное чувство, осознавать, что её драгоценный зверь остался позади и ждёт. Теперь она шла за огоньком лампы Шепана, сжимая факел в одной руке и мешочек с пеплом во второй. Под ногами бесконечно хрустело — вся старая штольня была завалена иссохшими, источенными временем и крысами человечьими останками. Кости, кости, кости рассыпались в труху у неё под ногами при каждом шаге. Когда-то по приказу отца катакомбы расчистили от стихийных захоронений. Видимо, всё сбросили сюда — уж слишком беспорядочными нагромождениями лежали они, будто после адской битвы или смертельного поветрия, которое прокатилось волной и оставило за собой горы мусора.

Хитрая игра коптящего факела во влажном и жарком воздухе старой штольни представляла её глазам какой-то бесконечный погост разгромленной церкви, и отовсюду, куда ни посветишь, с издёвкой ухмылялись черепа детей и взрослых, целые и разрушенные, вперемешку с камнями — остатками самодельных и убогих надгробий из песчаника — раскрошенными, расщеплёнными, растёртыми в каменную пыль. Сколько лет катакомбам? Что здесь было до того, как отец собрал своё королевство и поставил жирную точку — вычурный дворец с широкой террасой и протекающей крышей? Весь Трейнт, стоящий на костях и в аллегорическом, и в прямом смысле, был таким вычурным дворцом. Веля чувствовала, как давит это место, как оно деформирует её.

Огонёк впереди остановился, потянулся вправо, затем — влево, вернулся назад, и замер. С замирающим сердцем она приблизилась к Шепану, который стоял со своей лампой посреди тупикового круглого помещения, сплошь заваленного костями.

— Дальше хода нет, детка, — будто извиняясь, произнёс он. — Гляди, иголка показывает сюда…

С потолка сорвалась капля, упала на шею за волосами. От сырой её мягкости Веля вздрогнула всем телом. Она тупо смотрела на гору костей, в которую указывала стрелка-игла.

— Давай расчищать, — сказала она, мотнула головой и принялась расшвыривать ногами чужие опорные основы.

Затем стала брать в охапки и носить, сваливая в стороне, все эти головки, хребты, колючие рёбра, рассыпающиеся ручки и ножки, а из кучи во все стороны брызгали потревоженные крысы и насекомые, и что-то больно укусило её в руку чуть выше локтя, но Веле было плевать. То, ради чего она превратилась в полноценную, чёрт побери, Эвелину и стала тем, что всю свою сознательную жизнь ненавидела, было рядом, и она собирала, таскала, швыряла, без всякого уважения к костям, когда-то облачённым живой плотью, без страха, что потревоженные хозяева плоти явятся к ней в коротких обрывочных снах.

Наконец, весь пол был расчищен. Подозрительно ровный для катакомб, без горбов и ям. Они стояли на огромной гранитной плите, разрезанной пополам и сцепленной без единого зазора. Тот, кто не знал, что следует искать, никогда бы не нашёл гробницы Первозверя в огромном стихийном некрополе.

— Что теперь, детка? — непривычно робко спросил Шепан.

Кажется, он был растерян, если не напуган.

Веля боднула воздух головой.

Она сняла с шеи мешочек с пеплом, развязала его и постояла, вспоминая инструкции Пола и собираясь с духом. Затем, будто в воду прыгнула с вышки — перевернула мешок и высыпала на пол.

А потом случилось странное — пепел будто ожил.

Побежали по камню сухие серые змейки — он сам по себе собрался в странную, неведомую надпись, сложился в нечитаемые ни на одном из знакомых ей языков символы и, прежде чем Веля успела ужаснуться и восхититься, огромная плита со скрипом, скрежетом, поднимая в воздух горы костяной и каменной пыли, пришла в движение.

Они едва успели отскочить в сторону, как пол развалился надвое. Огромная каменная крышка поползла в обе стороны и вверх, сминая в порошок отброшенные ранее кости. Гробница открылась. Веля подождала, пока осядет пыль. Заглянула вовнутрь. Вниз уходила лестница.

— Пойдём.

Она ступила на первую ступеньку, и пространство у неё под ногами осветилось бледным дробным светом похожих на светодиоды светлячков. Ступила на вторую — и свет послушно покатился вниз, приглашая, обещая, ввергая в трепет.

— Что это такое? — спросил Шепан, спускавшийся следом за нею.

В его растерянном голосе сквозил настоящий ужас. Кажется, он был готов ко всему, кроме того, что увидел.

Да и Веля в полной растерянности смотрела на идеально-сферическое пространство, заполненное странными, никогда не виданными и ни с чем не сравнимыми предметами, толи искусственными, толи выращенными, её убогих, зачаточных знаний не хватало, чтобы догадаться что это, остатки умерших существ или техника, но светлячки были живыми и они мигали-переливались на чудных, покрытых столетней пылью внебрачных детях роботов и монстров, с клешнями, отростками, лапами и собственными огоньками. Над всем царило огромное и разлапистое чудовище в белых огоньках. А рядом с ним стояла конструкция, то ли ложе, то ли глубокое кресло. На ложе покоилось тело, будто панцирем обтянутое костяной какой-то тканью, на которой тоже светились крохотные точки светлячков.