Тень последней луны - [70]

Скер не верил, что она попытается бежать, чужое воспитание пока ещё слишком сильно влияло, она не станет подвергать опасности каких-то бедолаг, для которых и смерть — избавление от мук. Великие стихии, да кто и когда про это думал?! Но хоть что-то было ему на руку.

Отношения с самого начала не заладились и неизвестно, отчего. В конце концов, Скер, стихии видят, сделал всё, что мог. От неприятностей спас, забрал домой, дал прислугу, содержание, отдал покои матери, все её драгоценности, которые так и лежат без дела, подыскал достойное и несложное занятие, способное развить ум, приобщить к делам Трейнта и подготовить к будущему. Он терпеливо ждал если не любви, то хотя бы благодарности и понимания, прощая нелепые выходки, хотя терпение никогда не было его добродетелью. Всё-таки дитя росло непонятно где, вниманием обделенное. И без надлежащего присмотра из всех тех зёрен, что были закопаны, произросли не самые полезные.

Он пытался расспрашивать дочь о том мире, про обычаи, устройство. Он каждый день пытался поговорить, объяснить, что зверь ей мешает, и всякий раз натыкался на стену непонимания. Даже отцом его не назвала ни разу, только «ваше величество». Тогда он стал приказывать: надень, явись, займись. Дочь всё делала, но, кажется, в любой момент могла глупо и бесхитростно взбрыкнуть. Ум королю говорил, что следовало укоротить поводок, но сердце у него тоже было, и оно говорило, что следует подождать.

Тем временем, последний зверь бродил неизвестно где. И его обязательно следовало достать и уничтожить. Особенно теперь, когда Скер знал, как. Он носил с собою табакерку из красного золота, иногда доставал из кармана и вертел в руках, рассматривая староземское литьё. Вот и теперь король отложил подзорную трубу и достал табакерку из кармана халата.

Снизу, по всей её окружности плескалось море в мелких барашках волн, по центру — обе луны, большая и малая, чередовались с солнцем, а сверху сияло звёздное небо, каждая звезда — крохотный камушек. Крышка садилась так плотно, что запаха тлена не было слышно. Только когда Скер откинул крышку, оттуда ударило вонью от усохшей и почерневшей птичьей головы с открытым клювом. С минуту он рассматривал тёмную корочку обращённого к нему усохшего глаза, затем снова закрыл крышку и спрятал в карман свою смертоносную игрушку.

Зверь должен умереть. А значит, в дальнейшем его отношения с дочерью могут ещё больше испортиться, включая полный разрыв. Скер раз за разом представлял себя на её месте и спрашивал, что бы сделал, если бы кто-то убил его зверя в тот момент, когда он готов был идти за ним на край света. Ответ был один — убил бы в ответ. С этим надо было что-то делать, но что?

***

Дочь едва не опоздала к завтраку. Вбежала, когда все уже сели. И, вместо того, чтоб извиниться, первым делом сделала странное. Она подошла к нему со спины, обняла и поцеловала в щёку со словами:

— Доброе утро, пап!

Женщины за столом потеряли дар речи, а его растерянность усугубилась тем, что длинные русые волосы её были мокры. К нему когда-то уже подходили с фамильярным поцелуем и мокрыми волосами. У него даже сердце сжалось, хорошо, что он ничего не ел в тот момент, потому что подавился бы. В общем, аппетит ему девчонка испортила, и он без всякого вдохновения что-то жевал и думал, как правильно поступить. Он одевался в своих комнатах, когда за ковром покашлял полезный человек и сообщил, что приставленной к принцессе женщины с вечера никто не видел. Вот, только хватились, стали расспрашивать, человек будто сквозь землю провалился, все вещи остались в её доме, а теперь дочь явилась, сияя, как медный грош. Он не дурак, пять пальцев с пятью сложить может, а девочка быстро учится.

Король отхлебнул вина и угрюмо опустил голову. Тем временем, дочь была весела, быстро ела и много разговаривала, иногда с набитым ртом, потому смешно выходило. Её настроение быстро стало заразным и скоро все, кроме короля, уже весело пересмеивались. Пришлось несколько раз улыбнуться, чтобы показать, что ему тоже весело.

«Надо сказать оборудовать в тюрьме отдельную комнату, или даже две, чтоб место ей было, — думал он, — убрать как следует, поставить хорошую мебель. Как крайняя мера. Может и не понадобится».

Чем больше он смотрел на дочь, тем грустнее становилось. Как-то не так представлялось ему отцовство с того момента, когда он обнаружил пустой склеп и понял, что девочка жива, и до момента, когда староземская госпожа впервые к нему пришла выразить своё почтение, а у неё на шее оказался кулон Мирры, подаренный этой девушкой. И вдруг:

— Папа, а сегодня ты с Фипом будешь топорик бросать? Меня научишь?

«Я знаю, что ты лжёшь, — подумал король, щурясь, — Я предполагаю, почему ты лжёшь. Но, чёрт побери, лги дальше, мне приятно…»

Потом, когда всё закончится, он постепенно сможет себя убедить, что какое-то время дочь его любила, как и он её.

Как оказалось, учиться ничему дочь и не собиралась, а собиралась дурачиться. Вела себя неподобающе и подавала дурной пример юному принцу. В конце концов подшутила и над Скером. Подкралась сзади и прицепила ему между лопаток кусок пергамента с намалёванной перепуганной кляксой, будто король спиной кого-то раздавил. Он хотел снять, но никак не получалось — плечо было широким, спина тоже, потому рука не закидывалась достаточно далеко за спину. Не выдержал, стал смеяться тоже. Не пропади намедни полезная женщина, и сам бы поверил, что можно подобным образом иногда проводить время, если у тебя любящая дочь, а не притворщица. Увы.