Тень Лучезарного - [53]

Мурус и Лаурус ехали из замка в молчании. Хонор, расположенный на склонах Балтуту, был куда менее защищен, чем Бабу, а тот не продержался и нескольких дней, даже придя в себя после внезапной вылазки гахов, в которой погибли и король, и королева. И почему второй сын Гратуса вместе со своим дядей Солитусом ушел с небольшим отрядом воинов на север? Что затевает Пурус Арундо? И почему нет никаких вестей от него со дня великой грозы? Голубятни пусты. Или правда, что сэнмурвов замечали в небе? Но так неповоротливы они против голубя!

– Узнай, куда делся первый принц Хонора – Урбанус, – приказал Лаурусу Мурус. – Я отправлюсь к Субуле. Она вывела из Раппу самое большое войско, тридцать пять тысяч воинов, и урон причинила гахам больше, чем кто-либо другой, но упорно отказывается защищать город. Встала в лиге за его окраиной, заготавливает колья, делает из сыромятных шкур щиты. Может быть, она и права в своих замыслах, как я понял, доспехи у гахов не самые лучшие, но не пойму, с чего она взяла, что гахи будут сражаться на равнине?

Войско под началом Муруса собралось немалое. Даже без дружины Хонора в нем оказалось больше ста тысяч воинов. И хотя Субула проявляла своеволие, оставались еще двадцать пять тысяч араманов и двадцать пять тысяч воинов Бабу и динов. Чего уж говорить про испытанных ветеранов из войска Ардууса? Даже если гахов в полтора, в два раза больше, разве не было надежды остановить их? Главное, чтобы орда не ринулась на северный берег, но большая ее часть уже ушла к Самсуму, да и беженцы продолжили идти к Хонору каменным коридором, три сотни лучших воинов Бабу во главе с принцем Пуэром сдерживали гахов, позволяли уйти последним беженцам.

…Лаурус появился в шатре Муруса уже ночью.

– Что узнал? – мрачно спросил его воевода.

– Урбанус ушел горными тропами к Бабу, – сказал Лаурус. – Взял с собой четыре сотни верхолазов. Как я выяснил, примерно в двух десятках мест приготовлены ловушки. При некотором усилии каменный коридор можно обрушить на изрядную часть его длины.

– И он думает так остановить гахов? – удивился Мурус.

– Так думает Гратус, – пожал плечами Лаурус. – Он и послал Урбануса. Кого еще ему было посылать? Урсуса за какой-то надобностью призвал к себе Пурус, а Сонитус, даже если бы не отправился на север, ничем бы не помог брату или племяннику. Пьянчуга.

– Не повторяй чужих сплетен, – задумался Мурус. – Был пьянчугой, но не есть. Когда они проходили наших дозорных, я оказался рядом. И мне привиделось, что Сонитус переменился. Очень сильно переменился. Впрочем, какая разница? Скажи лучше, как Урбанус сможет определить, что на тропе гахи, а не беженцы или воины Пуэра?

– Кажется, они полагаются на шум битвы, – предположил Лаурус. – Стражники сказали, что если с верхних неудобий спустить наблюдателя, можно полагаться на его слух. Битва прошла, забирайся наверх и обрушивай проход. Правда, я еще слышал, что они рассчитывают придавить как можно больше гахов. Так что рушить начнут почти от самого Бабу. А что с Субулой?

– С ума сошла баба, – признался Мурус. – Сказала, что с гахами нужно сражаться в поле. Встречать их кольями, отражать пакость, которую они будут метать, сырыми щитами. Держать при себе мокрое тряпье. Я говорю, зачем мокрое тряпье, а она – дышать через него. Спрашиваю, может, мне на рукав помочиться и этим дышать. Смеется, что можно и так. Спрашиваю, отчего она решила, что они слезут с гор, ответила что-то невразумительное. Сказала, что слезут.

– Я слышал, что воины Раппу боготворят ее, – заметил Лаурус.

– Есть такое, – кивнул Мурус. – Говорят, что она сражается так, что… Увидим еще.

– Так что нам делать? – не понял Лаурус.

– Держать город! – рявкнул Мурус. – Город и берег! И готовить колья. Я уже распорядился. И щиты тоже. И тряпье тоже. Вода и так у каждого. Бабу слушать, конечно, предпоследнее дело, но не услышать ее, если говорит она что-то умное, так и вовсе надо не иметь ума. Даже если и не понимаешь поначалу, о чем идет речь.

Ранним утром в конце второй недели второго месяца зимы в шатре Лауруса появился Син. Угодник не распускал полог, не звякал подвешенным снаружи котелком, не стряхивал снег с сапог. От него не исходил холод, но не исходило и тепло. Он просто появился у центрального шеста и тут же опустился на скамью, заскрипевшую под его весом.

– Мало времени, – поморщился Син и поднял перед собой ладонь. – Слушай, у меня мало времени. Забудь пока об Ардуусе. В столице – беда. Из погани Светлой Пустоши явился Губитель и вселился в тело мерзавца Зелуса, племянника короля Тигнума. Случилось еще много чего, но теперь императором – Зелус. Дядюшка твой убит, братик двоюродный Болус – тоже убит. Правит Зелус. И сегодня в полдень, думаю, он сплетет то, что еще не сплетено, поэтому для меня это едва ли не последняя возможность сказать тебе несколько слов. Запомни, эта часть Анкиды вместе с Фидентой, Утисом и Лаписом – пока сама по себе.

– Понял, – вымолвил, судорожно натягивая на себя рубаху, Лаурус.

– Ты из рода королей Ардууса, племенник Пуруса, сын принцессы, – продолжил Син. – Но я не могу пообещать тебе, что Ардуус возродится и что ты останешься жив, и уж тем более будешь править. Это известно только богу. А я не бог. Я лишь частица прядей, что сейчас переминаются под пальцами Губителя. Но не только Ардуус сейчас в беде, и даже не только Анкида, а все сущее под этим небом.