Тень кондотьера - [19]

– Это наш друг, господин полковник. Золотой дракон.

– Дракон? – криво ухмыльнулся Ледовитов. – Где тут дракон? Я только одного нагона вижу.

– А вы что, уважаемый, действительно видите разницу? – вступая в разговор, поинтересовался я с нескрываемым вызовом. Спросил и уставился на его сияющую залысину. Заглянул бы в светлы очи, да только они у него постоянно бегали.

Будучи ушлым бюрократом, на открытый конфликт Ледовитов не решился. Чай не дурак с неподвластным Уставу крылатым контры разводить. Но и показать, кто в доме хозяин, ему тоже было необходимо. Как же без этого? Поэтому и вызверился на Улому:

– Подполковник, мать моя Тьма, почему посторонний в штабе?

На Улому стало жутко смотреть. Его добродушное лицо преданного служаки вмиг превратилось в морду быка, уколотого пикой тореадора.

– Я… – хотел он что-то объяснить, подавив первую волну негодования.

Но Ледовитов, всё больше и больше распаляясь, резко оборвал его:

– Вижу, что ты! Почему, спрашиваю, посторонний в штабе?

– Он не посторонний, он…

И не нашёл Улома чего сказать. Только гневно сверкнул глазами и вытер испарину, выступившую от напряжения на лбу.

Эх, Борис Александрович, Борис Александрович, подумалось мне в ту напряженную секунду. Нет тебе равных в бою честном ратном, а вот кабинетных схватках слабак ты. Неприязнь прятать не умеешь, ответить изворотливо не научился. Буреть тебе ещё до уровня Архипыча и буреть.

Подумал я так и решил незамедлительно придти на выручку товарищу, который и сам меня не раз из переделок геройски выручал. Прокашлялся в кулак громко, чтоб обратить не себя внимание, и спокойным-преспокойным голосом сказал:

– Вообще-то, премудроковарный. я тут по делу.

– Это по какому же такому делу? – продолжая пялиться на Улому, спросил Ледовитов. Спросил развязно, чтобы скрыть замешательство. Давно его, видимо, по старинке-то не величали. Отвык.

А мне пришлось по нраву его тёмное эго подзуживать.

– Видите ли, премудроковарный, – пояснил я с той степенью иронии, которую не каждому дано осознать, но всякому позволено уловить, – мне сегодня приспичило сущность Запредельную сдать. – Не дожидаясь встречного вопроса, тут же вынул из кармана флакон царицы Хатшепсут и протянул в его сторону: – Вот эту вот.

– Что за хрень? – отпрянул Ледовитов.

– Куньядь вульгарная, она же хворь конотопского чудодея, – пояснил я. – Прошу принять. По акту, разумеется. Я изловил, а уж развоплощайте сами. У меня Сила в отличие от вас не казённая. Только тару потом, пожалуйста, верните, она дороже "Мазерати" стоит. И пробочку не забудьте. Притёртая.

Некоторое время Тёмный пытался понять, в чём подвох, где его дурят и как на это реагировать, не сообразил ничего и, пытаясь выдержать марку, велел Уломе:

– Оформить и доложить. – Потом махнул рукой в сторону Самохина, лицо которого за всё это время не выразило не единой эмоции. – С этим закончили?

Улома посмотрел через голову Ледовитова на меня и, когда я кивнул, процедил сквозь зубы:

– Так точно, господин полковник, закончили.

– Ступай в конференц-зал, – приказал Ледовитов эксперту. Причём сделал это в таком пренебрежительном тоне, будто это был его личный хомм.

Разумеется, Самохин, этот гордый, свободный и уважающий себя человек, не сдвинулся с места. Даже и не подумал. Мало того, с демонстративной неспешностью вытащил носовой платок, шумно в него высморкался и столь же неторопливо спрятал платок в карман. Затем, сложив руки на груди, уставился на график раскрываемости тяжких преступлений и стал всматриваться в него с таким напряжённым интересом, будто это был плакат с послом доброй воли Организации Объединённых Наций Анжелиной Джоли. Причём неглиже.

Ледовитов в ответ на откровенный демарш независимого во всех смыслах эксперта поиграл желваками, но грубить не стал, почувствовал, видать, что, перегнув палку, получит совет идти куда подальше уже открытым текстом. Снова потеребил узел ни в чём неповинного галстука, затем, как бы между прочим, глянул скользящим взглядом на свой японской кварцевый хронограф и стылым голосом произнёс:

– Сейчас по времени перерыв, но чтоб после перерыва… Я проверю. Понятно?

Самохин никак не отреагировал, и в кабинете вновь повисла гнетущая тишина. Чувствовалось, как с каждой секундой атмосфера делается напряжённей и напряжённей, как постепенно становиться она предгрозовой. И чем бы это всё кончилось, честно говоря, не знаю, вряд ли чем-нибудь хорошим, но когда напряжение достигло зенита, дверь в кабинет открылась без стука, и на пороге нарисовался запыхавшийся капитан Воскобойников, личный адъютант Ледовитова.

– Марк Семёнович, – заискивающе сказал этот белобрысый заморыш, – извините, что прерываю, но Москва срочно вызывает по ЗАС-каналу.

– Да, Фёдор, иду, – отозвался Ледовитов. Глянул в последний раз на Самохина нелицеприятным взглядом, покосился на меня, зыркнул на Улому и пошёл на выход с гордо поднятой головой.

Когда дверь за ним захлопнулась, я спросил:

– Люди-человеки, что это было?

Ничего люди-человеки дракону не ответили. Самохин лишь пожал плечами, а Улома махнул раздражённо рукой. И тогда я сам для себя прокомментировал ситуацию: