Тень колдуна - [14]

И под конец, глядя в ее болезненно исказившееся лицо, он добавил еще один штрих к своей лжи:

— По крайней мере, это работа, а не воровство!

Она тут же начала извиняться, чувствуя себя виноватой за то, что так холодно приняла его добрые вести, и он тоже, в свою очередь, почувствовал себя виноватым. Так всегда случалось, когда он лгал и делал ей больно. Он был уверен, что между мужчиной и женщиной не должно быть лжи. Как и у многих других, такое чувство вины вызывало желание самооправдания, а оно в свою очередь порождало вызывающее поведение.

Он стремился к этому неосознанно, но всегда находил повод вновь вихрем умчаться оттуда, где была она. На этот раз он ушел, даже не захватив с собой широкополую фиракийскую шляпу с перьями. Она не окликнула его, но он знал, что она плачет, и это не доставило ему удовольствия.

«Я не могу измениться так, как она хочет, — расстроенно думал он, — но черт меня подери, я хотел бы измениться!»

Нотабль догнал его на улице, издав тот причудливо тонкий булькающий звук, какой он всегда издавал, когда хотел пообщаться во время прогулки. Ганс знал, что Мигнариал пришлось выпустить кота, и он сделал вид, что не заметил его. Боги знают, сколько раз сам Нотабль его игнорировал!

— Мммау?

— Цыц, Нотабль, я схожу с ума, и мне нужно подумать. Нотабль задержался, чтобы обнюхать два-три стебелька чахлой травки, по кошачьей привычке стараясь продемонстрировать свою незаинтересованность в обществе этого верзилы, с которым его связала судьба. Мало кто уловил бы то впечатление, которое произвели на кота цокот копыт и позванивание колокольчиков — еще одно городское установление — на проезжавшей продуктовой колымаге; однако Ганс заметил, что кот отреагировал на повозку и здоровенных лошадей быстрым подрагиванием хвоста.

— Хочешь дыньку, эй, парень? — окликнул его возничий.

— Не-а, у моей девушки уже есть две кругленькие, — отозвался Ганс и пошел своей дорогой, а хихикающий возчик двинулся своей.

Испытывая особенно сильную потребность доказать что-то, Ганс направился в богатый квартал и принялся высматривать подходящий дом. Нотабль так увлекся рысканием и вынюхиванием, что его пришлось окликнуть и приказать остановиться. Он уловил смысл восклицания Ганса, но не стал делать вид, что оно ему понравилось. Шедоуспан оставил внизу свой плащ и пушистого компаньона, а сам начал взбираться по стене с той легкостью, с какой другие взбираются по лестнице. Тихой тенью мелькнул он на крыше и перепрыгнул на другое здание из розового камня, весьма распространенного в Фираке.

Похожий на тень и столь же бесшумный в своих мягких мокасинах, он передвигался по стене, чтобы заглянуть в открытое окно спальни на третьем этаже.

Глаза человека-тени пронзили сумрак спальни. Ага, здесь есть чем заняться: крупный мужчина спал на боку в своей постели и при этом даже не храпел! Теперь уже не Ганс скользнул в комнату, двигаясь незаметно, словно время, и видя в темноте лучше кошки. Это был Шедоуспан, мастер своего дела, и его мокасины не издали ни малейшего звука, когда он спрыгнул с подоконника. Не сводя глаз со спящего, он стал медленно продвигаться к нему.

При малейшем изменении в дыхании спящего он застывал на месте. Отступив в одну из глубоких теней, наполнявших комнату — и полностью исчезая при этом, — он ждал, пока дыхание вновь не становилось ровным и глубоким. Улыбнувшись, он взял со стула возле кровати усыпанную драгоценностями застежку для плаща и тут же отпрянул в спасительную тень, когда хозяин спальни издал хрип и перевернулся на спину.

Минута за минутой проходили в ожидании, пока Шедоуспан молча стоял, распластавшись вдоль стены и глядя на человека, лежавшего на кровати. Он был вором, «тараканом», гордившимся своими «тараканьими» способностями, но нападать он не любил. Человек, вынужденный причинить вред тому, кого он обворовывал, должен признаться в неумелости. Через некоторое время мужчина начал похрапывать, и одна лишняя тень покинула его спальню.

Черный призрак выбрался из окна и двинулся вдоль карниза, застывая при каждом звуке снизу; затем взобрался на крышу, перепрыгнул на другую и никем не замеченный соскользнул вниз, так и не побеспокоив бывшего владельца красивой застежки. Нотабль поджидал возле плаща. Ему совсем не нравилось то, что его оставили одного, и он выражал это длинным раскатистым ворчанием. Но коту было трудно тягаться с человеком в способности карабкаться по стенам, и Шедоуспан на этот раз предпочел не брать его с собой.

Нотабль осуждающе смотрел на своего компаньона, который показывал зубы в этом странном оскале, присущем людям.

— Легко, как пирог разрезать, — пробормотал Шедоуспан, и Нотабль откликнулся утробным мурчанием.

Воодушевленный удачей, вор решил отпраздновать победу, прогулявшись в центр города, в отличный трактир под названием «Зеленый Гусь». По дороге, пробираясь через ночной город и ныряя в каждую тень, он вытащил из кожаного кошелька на поясе кольцо Корстика, надел его на средний палец. Оно было резным, и ему казалось, что это придает ему более богатый вид. Словно ему, незаконнорожденному воришке из Низовья Санктуария, было самое место там, куда он направлялся.