Тень императора - [49]

Ни она, ни другие его сверстники не видели ничего зазорного в том, что он попал в плен. На него поглядывали с доброжелательным интересом и даже уважением — парень, сбежавший от пепонго и не пропавший в Красной пустыне, заслуживал того. Не удивляло никого и внимание, проявляемое к нему Омирой, — в конце концов, именно она обнаружила его и, значит, была больше других при-частна к тому, что он оказался в их селении. И с первого дня, когда его отправили помогать ей заготовлять айу, они чаще всего работали вместе.

Высушенную айу — широколистую траву — местный кузнец добавлял в древесный уголь, для того чтобы выкованные им ножи и наконечники копий получались особенно прочными. После того как они сложили несколько стожков, Омира взяла его с компанией сверстников копать глину для горшков, а потом уже он попросил её показать ему, где водятся птицы с пестрым оперением, из перышек которых Семипалый изготовлял чудесные пояски и ожерелья, высоко ценившиеся женщинами диринов. Помогая ему плести и ставить силки, девчонка рассказала, что сама попала в это селение полгода назад и скоро её, наверно, выкупят. Вотсилимы обменивали или выкупали пленных на Торгу, происходившем в месте впадения в Мджингу Талалы — притока, в верховьях которого стояло селение диринов.

Начавшиеся дожди развели их по хижинам, но чуть только небо прояснилось и Вьябла послал Тар-тунга принести ему водяных орехов, тот отправился к дому вождя, дабы позвать с собой Омиру. К тому времени он уже знал, что самые крупные водяные орехи — излюбленное лакомство Семипалого — растут в самой мелкой, хорошо прогреваемой солнцем заводи, и к ней-то они с Омирой и направились.

Местность вокруг поселка неузнаваемо изменилась после прошедших дождей. Пыльные и жухлые кроны деревьев засияли свежей зеленью, ломкая колючая трава превратилась в пушистый ковер, желтый и сухой приречный тростник зазеленел и украсился перистыми кисточками, а в нем на все лады распевали крохотные пестрые пичуги — тка-чики, вившие гнезда в виде бутылок. Самцы выделялись яркой раскраской: желтогрудые, красно-головые, с золотистыми крапинками на черной блестящей спинке — они не принимали участия в плетении гнезд, и Омира с осуждением назвала их дармоедами.

— Только и, могут чирикать — советы давать и командовать!

— Они не командуют, а развлекают своих подруг пением, — заступился за ткачиков Тартунг, которому тоже хотелось распустить несуществующий хвост, взъерошить перышки и огласить воздух пронзительной радостной трелью.

Добраться до заводи с водяными орехами оказалось не так-то просто. Лужайки превратились в болотца, которые надобно было обходить, выписывая огромные петли, и Омира усомнилась в том, что им вообще удастся подойти к Талале в намеченном Тартунгом месте.

— Уж как-нибудь да подберусь! — заверил он её, не желая признавать, что разумнее было бы попытаться отыскать водяные орехи у высокого берега. Попадались они там реже и вырастали мельче, но зато не пришлось бы тащиться в такую даль и выслушивать насмешки Омиры.

В конце концов он ухитрился отыскать подход к заводи по сухой косе, поросшей густой травой и похожим на папоротник кустарником. Обойдя несколько луж и бочаг стоячей воды, затянутой мелкой водной растительностью ярко-зеленого цвета, они подобрались к облюбованному Тартунгом заливчику.

— Ну, видишь? А ты сомневалась! — гордо изрек он, скидывая сандалии и готовясь лезть в воду. — Сейчас наполним корзины орехами и…

— Смотри не поскользнись! — Омира сделала вид, что хочет столкнуть его в воду, он отшатнулся. Ноги разъехались на предательски-скользкой, влажной земле, и Тартунг позорнейшим образом плюхнулся в заливчик, подняв фонтан брызг.

— Ах так! Ну погоди же! — завопил он и, выбравшись на берег, бросился за Омирой, которая, догадываясь, что мальчишка не преминет обвинить её в собственной неуклюжести, кинулась наутек.

В несколько прыжков он догнал её, и они оба бултыхнулись в лужу. Тартунг отвесил насмешнице звонкий шлепок, она рванула его за ухо, и они покатились по грязи, самозабвенно тузя друг друга, ругаясь и смеясь от избытка чувств. Омира была сильной девчонкой, и ей поначалу удалось даже оседлать Тартунга, но тот вывернулся из-под нее, прижал коленом её ноги, навалился…

Их лица оказались совсем рядом. Выбившиеся из высокой, похожей на гнездо прически волосы прилипли к щеке, закрыв вытатуированную красную спираль, которой калхоги защищают девочек от сглаза. Дыхание её было прерывистым, за полураскрытыми, влажно поблескивавшими полными губами светились белые зерна зубов… Омира вдруг перестала брыкаться, в глазах застыло ожидание, она замерла в предвкушении чего-то особенного, и Тартунг, которому мгновение назад хотелось наподдать ей, неожиданно для себя бережно накрыл её губы своими.

Они целовались страстно и неумело, его руки жадно блуждали по её ставшему вдруг близким и доступным телу: по маленьким упругим грудям, плоскому, трепещущему животу, плотно сжатым ногам и едва прикрытым мокрой и грязной травяной юбочкой бедрам. Омира то отталкивала его, то снова притягивала к себе; её пальцы то больно впивались в его шевелюру, то гладили; царапали, подобно когтям, плечи; перехватывали его запястья и вновь начинали скользить по спине Тартунга, выводя на ней грязью неведомые узоры. Потом густые ресницы прикрыли бездонные, черные, мерцавшие таинственным светом глаза, руки бессильно раскинулись, и Тартунг почувствовал, как колени поднимаются и раздвигаются навстречу его прикосновениям… Она слабо ахнула, когда он дернул завязки травяной юбочки, но не остановила его руку, когда та легла на поросший курчавым мехом холмик, только задышала чаще, короче, и бисеринки пота выступили на её верхней губе…