Тень Галилеянина - [6]
Я вел счет дням по скудным пайкам, которые мне через равные промежутки подсовывали под дверь. Прошла неделя. Ничего не происходило. Прошла вторая неделя. Она показалась мне годом. Наконец, где-то в середине третьей недели меня повели наверх.
Неужели выпустят? Во мне проснулась надежда. Сначала шли бесконечными коридорами. Потом меня втолкнули в просторный зал. Я стоял, ослепленный светом, лившимся в окна. Когда глаза понемногу стали привыкать, я начал различать подробности. Передо мной на высоком помосте стояло судейское кресло. В кресле сидел небольшого роста человек. На нем была дорогая белая тога с пурпурной каймой. На пальце блестело золотое кольцо – знак того, что человек этот был римский всадник. Солдат, приведший меня сюда, прошептал: «Префект». Итак, передо мной в судейском кресле сидел сам Понтий Пилат, префект Иудеи и Самарии.[11]
Допрос в высшей инстанции. Здесь должна решиться моя судьба. Только бы не всплыло ничего, связанного с Бараевой!
Когда я вошел в зал, Пилат просматривал какой-то свиток. Два солдата личной стражи стояли один слева, другой справа от него. Писец вел протокол. Не поднимая глаз от свитка, Пилат заговорил:
– Андрей, сын Иоанна! Я прочел протокол твоего допроса. Ты утверждаешь, что примкнул к демонстрации моих противников случайно. Тем временем мы собрали о тебе некоторые сведения. Мы узнали очень много. Почему ты скрыл от нас такие важные вещи?
– Кроме того, что я сказал, мне не приходит в голову ничего, что могло бы считаться важным, – с запинкой ответил я.
– И тем не менее это важно.
– Он равнодушно посмотрел на меня и тем же невыразительным голосом продолжал:
– Твоя биография неполна.
– Не знаю, что еще могло бы заинтересовать римские власти.
– Где ты был, после того как закончил обучение в грамматической школе?[12]
Ага, вот оно что! Когда-то давно один человек сказал мне: говори полиции правду, но как можно меньшую часть правды. Поэтому я сказал:
– Я жил в пустыне у одного отшельника, некоего Ванна. Я пробыл с ним год.
– Вот как. И там ты просто вел отшельническую жизнь и больше ничего?
– Я хотел найти путь к истинной жизни. Я изучал Закон нашего Бога.
– Почему ты умолчал об этом?
– А зачем мне было упоминать этот год? Это имеет отношение исключительно к религии.
– Эта твоя «религия» допускает также и другие толкования. Во-первых: ты провел целый год у повстанцев. Во-вторых: тебя схватили во время демонстрации против римского префекта. В-третьих: демонстрация эта направлялась подстрекателями из подполья.
– Так что, это я – подстрекатель и провокатор? Чушь!
– Но этого нельзя исключить.
– Я ушел в пустыню, чтобы в одиночестве поразмыслить. Не всякий, кто на время отказывается от обыденной жизни, обязательно мятежник и террорист. Я сторонник мира.
– Ты не сказал о времени, проведенном в пустыне. Это подозрительно.
Меня бросило в пот. Волосы прилипли ко лбу. Моя одежда источала зловоние. Три недели я был лишен возможности ее сменить. Мне ни разу не дали помыться. Наверняка я являл собой поистине жалкое зрелище. Но и в душе моей, как и во внешнем облике, царил полнейший разлад. Я и правда – подобно многим другим – поселился в пустыне из религиозных побуждений: чтобы там, в тишине оазиса, осмыслить свою жизнь и спросить у Бога, чего он ждет от меня.[13] Но это было не все – там же познакомился я и с Вараввой. Неужели Пилат об этом узнал? Но он только повторил:
– Все это очень и очень подозрительно!
– Что угодно покажется подозрительным, если не доверять человеку. Честное слово, я случайно оказался среди демонстрантов. Моя совесть чиста. Поэтому я и не пытался бежать, как другие, – продолжал я стоять на своем.
Пилат по-прежнему сохранял полное равнодушие. Что ему от меня нужно?
– Я мог бы назначить судебное разбирательство, – помолчав, сказал он.
– Судьям придется признать меня невиновным!
– Вероятно. Но тебя еще можно отправить в Рим для дальнейшего дознания.
– И там меня тоже признают невиновным.
– Да, но на это уйдет два года. Два года тюрьмы тебе обеспечены! – он поднял на меня глаза и многозначительно улыбнулся.
К чему же он в конце концов клонит? Не мог же он всякого, кто покажется подозрительным, отправлять в Рим! Тогда половину населения Палестины пришлось бы погрузить на корабль. С другой стороны, ясно было, что Пилат в состоянии мне повредить – неважно, буду я признан виновным или нет. Тут он заговорил снова:
– У меня есть к тебе честное предложение. Тебя прямо сейчас отпустят, если ты согласишься собрать для нас кое-какие сведения о некоторых религиозных движениях в стране.
– Это шантаж!
Все во мне клокотало от возмущения и негодования. Я едва удержался, чтобы не плюнуть Пилату в лицо. Этот человек пытался бесстыдно шантажировать меня, а еще говорил о честности!
– Скажем так, это – сделка, в которой одинаково заинтересованы обе стороны.
– Я не желаю быть шпионом.
– Вряд ли нам обязательно произносить такие громкие слова, как «шпион». То, что я предлагаю тебе, давай лучше будем называть «сбором информации». Ты не должен будешь ни указывать на кого-либо, ни доносить.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.