Тень Галилеянина - [15]

– Упрек в том, что евреи будто бы ненавидят других людей, – подлая клевета. Наш Закон учит в каждом человеке почитать подобие Божие.

Метилий принялся оправдываться:

– Но почему тогда один из лучших наших историков пишет, что между собой у вас – полное взаимопонимание, вы всегда готовы прийти на помощь друг другу, а по отношению ко всем другим – ненависть и враждебность?[44] Почему у него могло сложиться такое впечатление? Вот что я пытаюсь понять. Потому-то я и спрашиваю: может быть, это как-то связано с вашим изгнанием из Египта? Может быть, это после него остался такой глубокий след – обида, страх, что вас снова, как бесправных людей, могут прогнать отовсюду?[45]

Метилий свернул разложенную на столе карту и засунул ее в кожаный тубус. Похоже, он проделал это, чтобы скрыть свое смущение. Я стал объяснять:

– Да, исход из Египта самым решительным образом повлиял на нас. Его смысл для нас – в освобождении от рабства и угнетения. Память о нем мы храним не для того, чтобы отмежеваться от других, а чтобы никогда и никому не причинить той несправедливости, какую мы пережили в Египте.

– Что конкретно это означает? – спросил он, насаживая кожаную крышку на свободный конец тубуса.

– Что в нашей земле мы принимаем чужеземцев, как братьев! Моисей заповедал нам: «Когда поселится пришелец в земле вашей, не притесняйте его: пришелец, поселившийся у вас, да будет для вас то же, что туземец ваш; люби его, как себя; ибо и вы были пришельцами в земле Египетской».[46]

– Но почему тогда здесь так ненавидят нас, римлян? Мы с ним говорили, не понимая друг друга:

– Своей заповедью Моисей хочет сказать: ты не должен притеснять чужеземца. Разве мы притесняем римлян? Кто тут кого угнетает?

Мой решительный тон разозлил его. Он поднял голову и посмотрел на меня:

– Мы никого не угнетаем. Мы насаждаем мир. Ваш законодатель Моисей не так уж сильно отличается здесь от нас. Мы тоже считаем: на территории нашей империи чужеземцы должны жить в рамках справедливо установленных отношений.

Я ответил взглядом, выражавшим крайнюю степень недоверия. Метилий тем временем прятал тубус с картой в специальный ящик на стене. Возникла пауза. Потом он вернулся ко мне, положил мне руку на плечо и сказал:

– После нашего первого разговора я почитал кое-что о Моисее. Я нашел еще одно описание вашего исхода из Египта.[47] Согласно ему, Моисей был египетским жрецом, который вместе со своими единомышленниками ушел из Египта в Палестину. Причина ухода была в том, что его не устраивала египетская религия. Он критиковал египтян за их обычай представлять богов в образе животных, но он критиковал также и греков за то, что те изображают богов людьми. Бог, учил он, – тот, который вобрал в себя сушу и море, небеса, землю и все бытие, – невидим и не может сравниться ни с чем из видимого. Люди не должны пытаться создать для себя его образ. Уйдя из Египта, Моисей учредил в Иерусалиме культ Бога без всяких статуй – и это сам Бог научил людей, как они должны почитать его. Однако вслед за Моисеем пришли суеверные жрецы. Они стали учить народ, что он должен обособиться от других народов через запреты на определенные виды пищи и через обрезание. За этими обычаями потерялась замечательная мысль Моисея служить Богу, никак не изображая его. Мне очень понравилось такое изложение. Я вот что думаю: если бы речь шла только о том, чтобы почитать Бога без рисунков и статуй, евреи могли бы объединиться с греками. Ведь некоторые греческие философы тоже считают, что смешно представлять Бога в виде зверя или человека! Как тебе кажется?

– А эти философы сумели убедить греков отказаться от их статуй? Отговорили они хоть кого-нибудь поклоняться сразу многим богам? Нет! Им не хватило храбрости, в споре с общепринятой религией, отстоять мысль о едином Боге. Храбрости хватило только Моисею. И только мы, евреи, согласились взять на себя последствия этого решения.[48]

Метилий отступил на шаг. Голос его звучал страстно:

– Но Андрей, в этом-то все дело! Поставь себя на место других! Какое впечатление должна ваша религия производить на них? Вы почитаете Бога-одиночку. У него нет ни отца, ни матери, нет детей среди других богов. Нет ни единого родственника! Нет семьи! Он так же одиноко стоит между богами, как вы – между другими народами. Если боги народов не образуют семьи, как же тогда народы могут войти в одну семью? Откуда тогда взяться миру между народами?

Я возразил:

– Ваши боги не живут мирно, одной большой семьей. Они вечно воюют и строят друг другу козни. Только когда все люди исполнятся трепета и благоговения перед единым Богом, на земле установится мир!

– Да неужели? Тот, кто, как вы, с презрением отворачивается от других богов, разве не отвергает тем самым и людей, которые их почитают? Тот, кто провозглашает единоличное господство своего бога, разве не требует он того же и для себя? Разве непонятно, что другие чувствуют в этом угрозу?

– Если незримый Бог не на стороне властителей, а на стороне слабых и побежденных, кому он тогда может угрожать?

– Евреи не всегда были слабыми. У них были сильные государства.

– Но теперь наш народ во власти других. Кому мы угрожаем? Для кого представляю опасность я – я, который целиком в ваших руках?