Тень быка - [11]

— Мальчик очень вырос за этот год. В воскресенье он был на двадцать пятой своей корриде.

Это сказал один из шести мужчин, которые всегда присутствовали на таких ежегодных встречах. Повернулся к графу и сказал.

— И как они тебе? — спросил у Маноло граф. — Нравятся тебе корриды, которые ты видел?

— Очень нравятся. Почти всегда.

Он был рад, что сменилась тема. Они не заставят его делать всё иначе, чем отец. У него ещё будет время, полтора года, а на самом деле — два.

— А если не нравятся, то почему? — спросил старик.

— Мне не очень нравится, — тихо ответил Маноло, чтобы шестеро мужчин не услышали, — если быки трусят или бьют исподтишка, и если матадоры плохие.

Граф засмеялся неожиданным коротким старческим смешком.

— Раз он должен стать таким же великим, как его отец, пусть начнёт пораньше. На следующий год.

Это снова вмешался один из шести мужчин (Маноло не видел, кто именно), громко и ясно, прерывая тишину в кафе, последовавшую за графским смехом.

— А ты как думаешь? — граф обнял Маноло за плечи, когда тот с отвращением пнул горку опилок. — Как ты думаешь, ты будешь таким же великим, как твой отец?

Маноло облегчённо вздохнул. Граф не обратил внимания на этого выскочку. Всё будет хорошо.

— Ты будешь таким же великим, как твой отец? — повторил граф.

— Если кто-то говорит, что он не хуже моего отца, он врёт, — ответил Маноло в надежде, что ответ понравится графу.

— Значит, ты не думаешь, что на следующий год будешь готов сражаться?

— Да ничего это не значит! — очень сердито закричал он.

Всё бесполезно. Бесполезно улещивать графа, бесполезно не обращать внимания на то, что все они решили без его ведома украсть у него год жизни.

— Это значит, — тихо продолжил он, ненавидя их теперь, раздавливая панцирь креветки каблуком и понимая, что крушит собственную надежду, — что ни я, ни кто-то другой не будет таким великим, как мой отец.

— Мальчик может даже в этом году сражаться.

— Он готов.

— Он ростом такой же, как Хуан был в двенадцать.

— Он знает столько же, а может, и больше, чем его отец в те же годы.

— Мы учили его. Почти каждый день, уже больше года.

— Нет, — сказал наконец граф. — Нет, на следующий год — это достаточно рано. Возможно, даже слишком рано. Но это случится на следующий год.

— Вы ведь уже выбрали быка, сеньор?

— Да, быка я выбрал. Весной ему стукнет три года.

Как же он их ненавидел! И шестерых мужчин, и графа; а больше всех — быка, которого для него выбрали. Всего несколько минут назад казалось, что всё замечательно. Он был готов принять свою судьбу, а теперь они всё убили. Убили всё хорошее и доброе своей хитростью и бесчестностью.

Выйдя из кафе, он был уверен, что весь мир решил от него избавиться. Город, шестеро мужчин, граф, даже собственная мама — все хотели, чтобы он умер, не дожив и до двенадцати лет. Уже не оставалось надежды, что со зверем будет можно просто поиграть. Его придётся убить. И все они это знали с самого начала. Только он глупо надеялся, что его не заставят всё делать в точности как отец.

В самый первый раз в жизни он пожалел, что родился сыном Хуана Оливара. Пожалел, что родился испанцем. Вообще пожалел, что родился.

Глава 7

У города Арканхело есть душа и сердце. Душа — это бычья арена, а сердце — рыночная площадь. Как почти все андалузские[6] городишки, Арканхело с трёх сторон окружён оливковыми рощами, а с четвёртой ограничен Гвадалквивиром[7]. Рощи принадлежат графу де ла Каса, а река — всем.

В Арканхело нет профессиональных рыбаков, но мужчины и мальчики в хорошие дни ловят столько рыбы, что хватает на весь город. В такие дни рынок недалеко от главной площади становится ещё шумнее, чем всегда. Люди смеются и торгуются, их голоса эхом разносятся по узким улочкам, от дома к дому. Шквал звуков распространяется от лавочек до балконов и дальше, выше, к самому синему небу.

Андалузская земля, на которой стоит Арканхело, — часть здешних людей, которые живут не просто на ней, а с ней вместе, почти в неё вливаются, делят беду и радость, борьбу и удачу.

Человеческую жизнь в Арканхело отмеряют сельскохозяйственные работы. За оливковыми рощами разбегаются поля. Многие поколения андалусийцев обрабатывали их, пахали, сеяли, убирали хлеб и овощи, которые едва растут в этой усталой земле.

Там, где кончаются поля, меньше чем в миле от города, начинаются холмы. Использовать их нельзя — земля рождает только камни, и разве что случайное деревце или куст способны выстоять под палящим солнцем.

Солнце остаётся таким почти весь год. Оно бичует людей и землю пять месяцев подряд, с мая по сентябрь. Людям оно и в радость, и в несчастье. Солнце губит их посевы, в то же время согревая их самих, — а без тепла им не выжить. Если же начинается дождь, он тоже то ли благословение, то ли проклятие. Порой разливается река, и люди теряют посевы, скотину и даже дома. Но порой дождь поливает только что появившиеся растеньица — и люди благодарят за него.

Как почти вся Андалузия, Арканхело — город бедный. Но люди там слишком горды, чтобы роптать на судьбу. Вместо этого они борются с грустью песней и танцем, смеются и радуются просто тому, что живы. Раз в год радость извергается вулканом — это трёхдневная