Тэмуджин. Книга 3 - [129]

XV

На другое утро Тэмуджин проснулся, как всегда, со светом, однако на этот раз он не почувствовал обычного желания вставать, чтобы вновь приняться за дела. Долго лежал на спине, не шевелясь. Рядом с ним ровно и тепло дышала во сне Бортэ, положив руку ему на плечо.

Вспомнился вчерашний разговор с Джамухой и Мэнлигом. Он с горечью усмехнулся про себя: «Не таким оказался хан-отец, как я ожидал… Хотя сделал для меня он немало, а человек оказался не такой…»

Тэмуджин, после того как ушли поздние гости, лег в постель и долго не мог заснуть. Все думал о Тогорил-хане и не мог разобраться в своих новых чувствах к нему. Снова и снова он перечислял все заслуги хана перед ним:

«Весь последний год Тогорил был для меня единственной надеждой. И сполна оправдал себя. Весной ведь по моей просьбе привел огромное войско и остановил войну в нашем племени. Возвел анду на отцовское место, а теперь помог и мне. Кто кроме него так помог бы? Он сделал для меня не меньше, чем мой отец сделал для него. Даже отцовское войско вернулось ко мне благодаря его имени, а не с помощью Мэнлига и Кокэчу… – смешавшись, перебирал он свои мысли. – И тут же такое подлое воровство. Как это все можно понять?..»

По всему выходило, что Тогорил, раз он решился на такое бесчестье – человек неуемно жадный к богатствам, такой, что не может жить без того, чтобы прихватить, что плохо лежит. И на них с андой он смотрит лишь как на подручных, молодых да глупых, но нужных, а не как на близких друзей. И вся помощь его была рассчитана на то, чтобы поживиться на них.

«Кому же тогда на этом свете верить? – тяжело вздыхая, мысленно спрашивал себя Тэмуджин. – Остался верным другом один Джамуха, хотя и он умом еще не устоялся: сегодня он такой, а завтра совсем другой…»

На душе вновь было смутно и тяжело, чувствовалось какое-то вялое равнодушие ко всему, что происходило вокруг. Решив не вставать, пока не выспится окончательно, он закрыл глаза и скоро снова заснул.

Через некоторое время его разбудила Бортэ. Она стояла, склонившись над ним, трясла за плечо.

– Пришел Боорчи, говорит, что по важному делу.

Тэмуджин оделся, сел на хоймор и велел впустить нукера. Тот вошел, присел к очагу. Бортэ подала ему айрак. Отпив, он поставил чашу на стол и, покосившись на Бортэ, помолчав несколько мгновений, сообщил:

– Бэлгутэй приказал перебить семьи тех, кто напал на наше стойбище.

Тэмуджин, взявшийся было за свою чашу, поставил ее обратно. Бортэ на женской стороне замерла, побелев лицом, прижимая руки к груди.

– Всех? – спросил Тэмуджин.

– Всех, вместе с детьми и стариками.

– А те семьи, которые я простил?

– Тех – нет, те сразу укочевали куда-то. Сразу, как ты освободил их, наши и отпустили, вернули им все – и юрты с арбами, и скот.

– Ладно, хоть так… А как это случилось, почему он так сделал?

– Все эти дни он искал свою мать Сочигэл, очень хотел найти ее, страдал сильно. Но как он ни допытывался у меркитов, те ничего не могли ему сказать. Узналось только, что она ушла с каким-то сотником. Будто сама ушла, по своей воле. Вместе они сели верхами и ускакали, пока шла суматоха… И Бэлгутэй, видно, отчаялся. Нынешним утром он обвинил во всем семьи тех трехсот меркитов, приказал караульным сотням выгнать их в степь и перестрелять. Те и исполнили – ведь не могли они не выполнить приказ младшего брата своего нойона… А Бэлгутэй, видно, и на тебя обижается, думает: захотел бы, то мог помочь ему найти мать.

– А что Хасар делает?

– Он все эти дни собирал отцовское оружие и имущество, увезенное меркитами. Допрашивал пленных и заставил их нести все, что было захвачено: выделанные матерями шкуры, войлок, юрты… Юрты со шкурами он почти сполна собрал, а вот из оружия и половины не нашлось, какую-то часть он нашел в юртах нойонов и нукеров, а то, что не нашел, восполнил другим.

– Наверно, распускал руки на пленных?

– О-о, да он тут грозой всех меркитов стал, – улыбнулся Боорчи. – Многим досталось от его руки. Очень уж зол он был на них…

– Ладно, позови ко мне Бэлгутэя.

Когда Боорчи ушел, Тэмуджин позвал Бортэ.

– Я хотел расспросить тебя о Сочигэл, да все времени не было. Скажи, что ты думаешь, она виновата в том, что вас с Хоахчин нашли меркиты?

Та присела на свое место, подобрав взгляд, сказала:

– Я не хотела говорить тебе, чтобы не огорчать лишний раз, но раз вышло все так, видно уж, нужно рассказать. Мы с Сочигэл-эхэ как-то остались одни, здесь, у западной юрты, она и призналась мне во всем, что это она указала меркитам, куда скрылись мы с Хоахчин.

«Значит, так и есть, как я думал!» – Тэмуджин, получив ответ на мучивший его вопрос, почувствовал что-то вроде облегчения, будто тяжесть упала с плеч.

Он быстро спросил:

– Она сказала, зачем это сделала?

– Сказала. Она так и сказала мне: я нарочно выдала тебя, чтобы наказать Тэмуджина, да и всех вас. Почему, говорит, у вас должно быть счастье, когда у меня его никогда не было. Оэлун, говорит, заняла мое место, Тэмуджин занял место моего Бэктэра, и что, мол, думаете, вы так и будете наслаждаться, а мне смотреть на вас и завидовать? Я, говорит, нарочно сломала ваше счастье, а сама нашла здесь место и проживу, мол, не впервой мне в чужом племени жить… Она сошлась тут с одним пожилым сотником, и тот с ней будто бы неплохо обращался. Я спросила у нее, а как же Бэлгутэй, ведь он останется один, а она в ответ лишь усмехнулась: он не пропадет, мол, он как теленок, сосет у любого, кто даст. А Тэмуджин, говорит, не тронет его, у него мягкое сердце. Так и уехала с тем сотником в его курень.