Тэмуджин. Книга 1 - [96]
– Почему это? – с хрипом выдавил он, не отрывая от нее пораженного взгляда.
– Знамя Есугея должно остаться у его сыновей, – сказала Оэлун.
Ехэ Цэрэн громко проглотил слюну и, поперхнувшись, трескуче закашлял, колыхаясь всем туловищем. Даритай досадливо оглянулся на него и снова повернулся к Оэлун.
– Подожди, невестка, ты сначала обдумай, что говоришь. Ведь тебе не принадлежит улус, тебе здесь ни одна корова не принадлежит. Ты помнишь, как и с чем мы тебя в степи поймали?
– Да, я хорошо это помню, – сказала Оэлун.
– Тогда ты думаешь, чем будешь кормить своих детей?! – Даритай, наконец, не выдержав, перешел на крик.
– Не кричи, я тебе не жена, – спокойно сказала Оэлун и вздохнула. – И не сердись на меня, так будет правильно.
– Да ты, Оэлун, не сумасшедшая ли? – Даритай в отчаянии вынул из-за голенища гутула плетку и, повертев ее в руках, сунул обратно. – Ведь тогда улус брата развеется ветром. Ты знаешь, что тогда будет? Его без остатка растащат такие, как он, – Даритай ткнул пальцем в сторону Ехэ Цэрэна. – Видишь, он уже сейчас не сдерживает улыбки…
Тот и вправду, опустив взгляд и не скрывая счастливой улыбки в глазах, блаженно облизывал толстые коричневые губы.
– Видишь?! – спрашивал Даритай, наклоняясь вперед, заглядывая ей в лицо. – Ты хочешь, чтобы все, что собрал мой брат для детей, для рода, рассеялось пеплом и исчезло? Ты этого хочешь?
– Я этого не хочу, брат Даритай, – стараясь говорить спокойно, отвечала Оэлун. – Но знамя Есугея должны наследовать его сыновья. Ни мне, ни тебе он не простит, если получится по-другому.
– Но ведь есть обычай, закон! – настаивал Даритай. – Да ты теперь не бойся Есугея, против обычая и он ничего не сможет сделать, предки не дадут ему своевольничать.
Оэлун долгим взглядом посмотрела на него и отвернулась.
– Уходи, Даритай, я все сказала.
– Ну, ты глупая женщина, – Даритай прошил ее ненавидящим взглядом. – Подожди, приползешь ко мне, когда щенята твои начнут с голоду подыхать. Но ничего не получишь! Поняла? Ничего не дам и другим скажу, чтобы не давали!
Даритай пожевал губами, будто собираясь плюнуть в нее, вскочил с места и, шепча под нос проклятия, выбежал из юрты.
Ехэ Цэрэн некоторое время сидел, словно забывшись, с блаженной улыбкой глядя перед собой, потом неторопливо встал. На полпути к двери остановился, обернулся к ней.
– Если потом будет нужда, приходи ко мне, кое-что дам… может быть.
И, вдруг заторопившись, быстро вышел наружу.
Оставшись одна, Оэлун долго сидела, безразлично уставившись в серую, остывающую золу очага. И вдруг она, плотно закрыв лицо ладонями, зарыдала – впервые после смерти Есугея. Она плакала долго, в голос, как когда-то в глубоком детстве, когда не было стыдно за свои слезы, и слезы ее сейчас обильно текли по пальцам и по тыльной стороне ладони, стекали в рукава.
Опомнилась она, когда почувствовала на своих плечах чье-то прикосновение.
– Что с тобой, Оэлун-эхэ? – рядом с ней на корточках сидела Сочигэл. – Они что, побили тебя?
– Нет, – Оэлун всхлипнула напоследок, тщательно вытерла лицо рукавом, припухшими глазами мельком взглянула на невестку. – Достань оттуда архи, окропим нашу с тобой новую жизнь.
– А я подумала, они тебя побили, – Сочигэл с готовностью шагнула к полке, на которой стоял вместительный домбо. – Даритай вышел от тебя, похожий на взбесившуюся змею, все шипел и шипел что-то себе под нос. Я из своей юрты подглядывала, полог немножко сдвинула и смотрела. Идет он, и качает его на все восемь сторон, как в зимний буран, спотыкается через каждый шаг… как может человек так напиваться перед сватовством, да еще с раннего утра… тьфу, смотреть на него тошно…
– Он не был пьян… – равнодушно сказала Оэлун.
– Как это не был, когда он еле на ногах держался?.. Ты, видно, от волнения и не заметила это.
– Ладно, пусть он был пьян… Тэмулун спит? – огрубевшим голосом спросила Оэлун, обеими руками принимая полную чашу архи.
– Спит, не беспокойся, поела и снова заснула.
– Ну, пусть теперь боги помогут нам одолеть все трудности и поднять наших детей.
– Да, Оэлун-эхэ.
Она крупными глотками до дна выпила крепкое вино.
XIV
Не прошло после ухода Даритая и Ехэ Цэрэна от Оэлун времени и на то, чтобы можно было успеть выдоить трехлетнюю корову, как по всему куреню разлетелась ошеломляющая новость: старшая жена покойного Есугея-нойона отказалась выходить замуж за его брата, а сын не хочет отдавать знамя. Степным пожаром новость прошлась по куреню и теперь во всех айлах люди говорили только об этом. Старики вспоминали прошлые времена, начиная от тридцатых поколений, но подобных случаев, когда жена и дети покойного отказались войти в семью его брата, да еще и заведомо лишаясь отцовского наследства, припомнить не могли.
– С жиру бесятся, – говорили одни. – Никогда не голодали, не знали бедности, а теперь от спеси своей нойонской выдумывают всякие несуразицы…
– Если уже в таком возрасте он выбрал знамя, отказавшись от изобилия и сытости, – многозначительно переглядывались другие, – то каким человеком вырастет он в свою взрослую пору?
Еще с самого начала, с того самого дня, когда в курене стало известно о смерти Есугея, все были уверены в том, как теперь сложится судьба его семьи: главным в их родовой ветви теперь становился Даритай, значит, все ему и достанется – и знамя, и улус. Если и сомневались в чем-то люди, то в другом – сможет ли Даритай удержать в своих руках такое огромное владение: войско, подданных, бессчетные стада и табуны – слишком слаб он был по сравнению со своим братом, не имел ни веса среди нойонов, ни славы среди воинов. Многие были уверены, что через год, самое большее через два, он растеряет все это даром доставшееся богатство без остатка. Разговоров об этом среди соплеменников ходило много.
