Тэмуджин. Книга 1 - [16]

Молча спустились к коням, выехали из леса и так же молча порысили на восток. На небе яркими огнями светили звезды и часто то одна, то другая, срываясь, искрами падали вниз.

«Моя звезда должна быть на небе! – почти силой заставил себя подумать Тэмуджин. – Иначе не должно быть…»

V

В зимнее время в степи замирает жизнь. Стихают войны и набеги, игры и празднества, не ходят караваны купцов. Люди живут порознь, мелкими куренями вдали друг от друга и лишь в начале зимы на короткое время собираются вместе на облавную охоту. Глубокие снега заставляют айлы разбредаться в поисках корма для своих стад.

Но весной, как только сойдет снег и поправятся стада, войдут в тело кони, возобновляются извечные споры между племенами за пастбища, а вместе с этим люди вспоминают и старые счеты, и про кровную месть. В разных концах степи начинает раздаваться рокот боевых барабанов, и жизнь резко изменяется. Как волки с наступлением холодов сбиваются в большие стаи, так и люди с приходом тепла объединяются в большие курени – для совместной защиты и нападения.

Еще с татарских войн кият-борджигинские нойоны – дети и внуки Хабул-хана – со своими подданными стали собираться огромными куренями на летних пастбищах, до тысячи и больше юрт. Айлы их с айлами нукеров жили вместе, зато многотысячные стада и табуны были разбросаны по всем сторонам их владений, паслись, набирая жир на зиму, долгую и вьюжную, скудную кормами, но щедрую на холода и бураны, на волчьи нападки.

Рядом со скотом кочевала и большая часть людей: пастухи, дойщицы коров и кобыл, воины, несущие караулы в степи. Пастухи, табунщики заодно стояли и в пограничных дозорах. Появится враг или разбойники – загорятся сигнальные костры на высоких курганах, помчатся гонцы по куреням. Съедутся отряды от родов, схлестнутся в каком-нибудь урочище с непрошеными гостями, окропят землю своей и чужой кровью, небо решит их спор. Живые похоронят мертвых, с тризной проводят их в землю предков, поклянутся отомстить за них, и дальше идет жизнь человеческая.

Давно сказано: мужчина в своем доме – гость. И борджигинские нойоны в летнее время мало жили в своем курене. Редкую ночь переспав на мягком войлоке с женой, с рассветом нойон отбывает к своим табунам, часто отдаленным от куреня не на один день пути. Тщательно он пересчитывает поголовье, выискивая пропажу. Жестоко расправляется с пастухами, утерявшими скот. Строго спрашивает с сотников и десятников, возглавляющих караулы и дозоры.

Предзакатным ярким вечером неожиданно в курень от табунов своих вернулся Есугей. Хасар, с друзьями носившийся на конях за крайними юртами, первым увидев его, бешеной рысью прискакал домой.

– Отец едет! – крикнул он под открытый полог и умчался встречать.

Едва Оэлун, сидевшая за шитьем, вскочила с места, убирая одеяла и подушки, как тут же через дверь донесся дробный стук копыт.

Быстро приблизившись, топот смолк у коновязи, и немного погодя в просвете двери показался сам Есугей. Перешагнув порог, он выпрямил свой высокий, широкоплечий стан, прищурил суровые, остриями стрел наведенные глаза, привыкая к сумраку юрты. Не оглядываясь, привычным движением руки повесил на стену нарядную, витую из восьми тонких ремешков плеть.

– Хорошо ли живете? – по мирному его голосу все поняли, что отец приехал в добром духе. – Что нового?

– По-старому, все хорошо.

– Овец постригли?

– Еще вчера закончили, – Оэлун, захваченная врасплох, хлопотала возле стола. – Мы не ждали тебя сегодня. Наверно, голоден?

– Когда это я из степи сытый приезжал? – Есугей снял с себя тяжелый боевой ремень с хоромго[20], саадаком[21] и большим мадагой, отдал с готовностью подскочившему Тэмуджину и, неторопливо пройдя по юрте, уселся на хойморе.

– А мы тут гусей нажарили, Тэмуджин с Бэктэром позавчера целый мешок настреляли, – говорила Оэлун, не переставая хлопотать у очага. – Мы тебе оставили самого большого. Будешь?

– Давай гуся, проголодался я так, что могу сейчас сырую росомаху без соли съесть… А Тэмуджин пусть собирается, поедет со мной.

– Когда?

– Сегодня, – Есугей одним движением разрезал гуся на две половины, взял одну и с хрустом откусил полкрыла. – Я заехал за ним.

Чинивший на правой половине порванный недоуздок Тэмуджин с трудом подавил на лице вспыхнувшую радость. Выждав приличное время, он встал, открыл сундук у стены, достал новую рубаху из тонкой замши, перепоясался ремнем на бронзовой бляхе.

– Надолго поедете? – мать, помешивая деревянным ковшиком арсу, придирчиво осмотрела сына. – Гутулы новые надень, в пути могут встретиться люди.

– Через семь-восемь дней приедем, – говорил Есугей, отрезая от гуся жирную ножку.

– Еду с собой возьмете?

– Там все есть.

Вошел Хасар. Подозрительно посмотрел на Тэмуджина, одетого в новую рубаху, снимающего со стены свой лук в хоромго и все понял. Лицо его потускнело, обиженно вытянулось. Сев у порога, он громко засопел, раздувая ноздри.

Есугей долго смотрел на его недовольное лицо, неторопливо обгладывая гусиную ногу. Бросил косточку на кусок бересты под столом, взял чашу с кумысом, отхлебнул глоток и покачал головой.

– До сих пор ты не научился хранить то, что имеешь на сердце… А ведь тебе уже семь лет, Хасар.