Темп - [88]

Если все оборачивалось таким образом, значит, все его переезды туда-сюда уже больше не отвечали никакой потребности, никакой необходимости. Возможно, он в конечном счете понял, что его таким образом осваиваемый мир… с этим пространством… которое он считал таким необъятным, на деле был — из-за своей оторванности — миром замкнутым, нереальным и, по существу, искусственным и ограниченным.

Если с Ретной все пойдет хорошо, то в конце концов они смогут где-нибудь осесть навсегда, выбрав расположенный на краю ледника либо на берегу озера добротный старый отель в трубадурском стиле либо в стиле шале. И тогда для них начнется не слишком чреватое неожиданностями существование со всеми атрибутами, привязывающими человека к одному месту, дающими жизни корни: с друзьями, с собаками, а если Ретна пожелает, то и с детьми. Такое существование, к которому Ретна, как и большинство других называющих себя эмансипированными девушек, должно быть, испытывает одновременно и неприятие и едва скрытую тягу.

Он лежал, почти сидел, на постели, окружив себя газетами и книжками, купленными в bookstore.[79] Его взгляд блуждал по комнате, которая должна была стать отправной точкой этого нового существования, словно он пытался себе представить, насколько она изменится от присутствия, от жестов, от голоса Ретны.

Однако, хотя это обрамление и подошло бы для всего того, что может разыграться между двумя людьми, жаждущими быть вместе, ее образ, ее присутствие сюда не вписывались. Театр в этот момент пустовал, и действие еще только лишь намечалось. От этого у него появилось что-то вроде нетерпения, даже какой-то тоски, как у зрителя, не знающего, какую ставят пьесу, хорошо ли актеры выучили текст и насколько удачно они сыграют своих персонажей. Столько между ними всего еще неясного, нуждающегося в уточнениях… Конечно, в Монтрё они разговаривали довольно много. А по существу, они скорее играли словами, избегая — по мере того как происходящее их все больше сближало — громких фраз и слишком серьезных вопросов.

Через несколько часов Ретна должна будет покинуть Родос и направиться в Афины, а оттуда полетит в Каир. Однако ее уик-энд на Родосе все-таки внес, несмотря ни на что, какую-то неустойчивость в их отношения. Опасность таилась как раз в этом краткосрочном разрыве, в чем-то вроде несовпадения фаз, возникавшем из-за перемены места и фона. Лучше бы им сохранить первоначальный ритм их необычных встреч, которые так способствовали пробуждению его интереса к ней, так помогли ему увидеть в ней знак судьбы. Здесь придется все восстанавливать, все начинать заново. Как в ожидании, пока Ретна присоединится к нему, избежать анализа реальных данных ситуации? Как удержаться от мыслей, когда ты один, заперт в комнате и ждешь… и когда больше нечего делать?

Та восхитительная неопределенность, которая в Монтрё сообщала этому персонажу — при полном отсутствии психологического анализа — какой-то импрессионистский стиль — как если бы Ретна перемещалась под липами, в пятнах света и тени, — та же неопределенность и окружающий ее ореол теперь порождали ожидание и нетерпеливое желание идти дальше этого предварительного знания. По существу, то, что ему было лучше всего о ней известно, оказывалось тем, что на его месте мог бы констатировать любой другой: непринужденный лексикон, хорошее настроение и свобода передвижения, отсутствие колебаний. И хотя, как теперь осознавал Арам, все это и оставило где-то на заднем плане вопрос о характере, все же именно эта порывистость, эта прямота, это отсутствие проблем его поразили и бросили его навстречу ей в тот момент, когда его допекла Дория. Каждый из ее звонков все больше и больше сближал его с Ретной. А в заключение эта махинация, этот заговор, эта ужасная брачно-рекламная мелодрама! И чтобы защититься, он не смог придумать ничего лучшего, чем бегство в Египет.

Однако он также отдавал себе отчет и в том, что Ретна — это не просто своего рода алиби, не просто предлог для бегства и для обретения свободы. Ретна представляла собой нечто иное, чем кратковременное искушение. Она ему возвращала свежесть жизни, забытую со времен форелевого бассейна, возвращала блеск юности, модель которой ему была предложена в самом начале его жизни и которую он не переставал искать. Но больше всего она возбуждала в нем желание остаться на месте, в определенной точке, и пустить там свои корни.

Это означало вернуться к тому, что было до инцидента в оранжерее и до ссоры с Гретой. С тех пор место пустовало, и лишь время от времени этот пришедший из детства призрак ассоциировался с некоторыми живыми существами. Может быть, он так вообще навсегда и остался тем разочарованным младенцем, у которого тоска по месту выражается через отказ остановиться в каком-нибудь месте и строить там свою жизнь.

Однако теперь время совершило полный оборот. Ретна являлась реальностью и должна была к нему приехать. В течение долгого времени он выбирал тактику, рассчитывал удары, парировал атаки и вроде бы неплохо с этим справлялся. Потом он начал свои странствия, и ласнеровское пространство с его позициями и бастионами стало еще одним замкнутым пространством, еще одной шахматной доской, на которой теперь уже никто не стеснял его движения. Однако вот уже неделю игра у него не клеилась. Случай ему больше не подчинялся. В аэропорту Кеннеди ему впервые пришлось поменять направление, и он оказался в Швейцарии. А потом в самой Швейцарии, несколькими днями позже, несмотря на то, что он в принципе приехал для того, чтобы пройти медицинское обследование, а может быть, и курс лечения, ему пришлось отправиться в Каир. Во всем этом единственным личным его выбором была Ретна. И этот выбор предполагал еще более рискованные пари, чем все его предшествующие ставки. Это был его выбор. Первый выбор с тех пор, как Тобиас его предостерег против риска. Но другого выбора не было. И ничто ему не гарантировало, что все будет легко между ним и этой молодой незнакомкой, которая нашла в его жизни специально приготовленное для нее место. Во всяком случае, именно на этих нескольких квадратных метрах, где пока ничто не задерживало взгляд, его будущее начнет свой взлет либо свое падение. Однако на этот счет он не испытывал ни малейшего сомнения. С ней все было ясно.