Тёмный рыцарь - [79]

Четыре дня спустя они выехали с орденского подворья. Впереди по мощеному двору ехал Гастанг, за ним де Пейн, Парменио, шесть городских стражников в кафтанах синего и горчичного цветов и человек двадцать наемников, которым Гастанг заплатил золотом тамплиера. Это все были закаленные ветераны, на хороших конях с новой сбруей, со стальными шлемами поверх кольчужных шапочек, в кожаных панцирях со стальными пластинами. С луки седла у каждого свисала перевязь с мечом, а остальную кладь нагрузили на вьючных лошадей. Они держали путь на север, и пока они не выехали из шумного многолюдного города, перед глазами мельтешило целое море красок. Де Пейн не сомневался, что такая внушительная кавалькада неизбежно привлечет внимание, но это его мало беспокоило. Он готовился к поединку. Теперь он знал, кто его враг, и надеялся с Божьей помощью его одолеть. Перед отъездом он отстоял заутреню, потом затеплил свечи перед образом Богородицы и горячо помолился о тех несчастных, кто уже погиб, и о тех, кому еще предстоит погибнуть, прежде чем будет положен конец этому кошмару.

Де Пейн был рад тому, что занят настоящим делом, и остро воспринимал все происходящее вокруг. Они проехали мимо мрачной Ньюгейтской тюрьмы, близ которой безумец «беседовал» с болтающимся на виселице трупом. А рядом старик со старухой плясали под звуки волынки, на которой играл мальчик, — они надеялись заработать монетку или корку хлеба. Проехали мимо скопища уличных девок на перекрестке улочек, носивших подходящие названия: Туннель Любви и Лабиринт Сокровенных Пещерок. Поблизости стояли, заложив за пояс большие пальцы, сутенеры в шапках из крысиных шкурок; они шарили взглядами то по своим подопечным, то по возможным клиентам. У входа в харчевню «Заплечных дел мастер» стояла клетка с умалишенным: привратник тыкал ему под ребра палкой, и тот плясал на потеху прохожим. Неподалеку стоял разносчик воды, забитый в колодки, с повешенным на шею колокольчиком: его уличили в продаже грязной воды. Все это примечал острым глазом де Пейн, не выпуская из памяти лицо человека, встретившегося за три улицы до того, а еще и смутную фигуру, скрывавшуюся в тени, когда они выезжали с орденского подворья. Эдмунд поднял голову и встретился взглядом с человеком, смотревшим на него из открытого окна харчевни. Глаза незнакомца были затенены капюшоном, отчего он напоминал филина. Рыцарь был уверен, что уже видел где-то этого человека — впрочем, что за беда? Дело шло к развязке, а его надежно защищал Гастанг с нанятым отрядом.

Так они ехали все дальше и дальше, приостановившись лишь тогда, когда их путь пересекли повозки бродячих актеров — такие труппы теперь разъезжали от одной приходской церкви к другой, давая представления на сюжет Страстей Господних. Актёры в повозках были уже наряжены для предстоящего действа: Ирод в ярко-оранжевом парике, с такими же усами и бородой; римские солдаты в кожаных доспехах шли за повозкой, полной ангелов в грязно-белых балахонах, с золотистыми шнурами в волосах; дальше ехала Саломея, держа блюдо с отрубленной головой Иоанна Крестителя — с головы капала кровь. Лишь только повозки освободили дорогу, кавалькада продолжила путь к воротам Олдгейт и дальше, на старую римскую дорогу, ведущую на север, в графство Эссекс. Скакали быстро, целеустремленно, не обращая внимания на стужу. Поля по обе стороны дороги покрывал искрящийся лед. Меж чёрных голых ветвей деревьев, на которых густо сидели такие же черные вороны, вились серебристо-серые клубы тумана. Отряд галопом проносился через темные промозглые деревушки, настрадавшиеся и от жестокостей войны, и от безжалостной зимы. Из хижин, выпрашивая кусок хлеба, выползали крестьяне с посеревшими лицами, с отрешенными взглядами. Встречались всадникам и церкви, двери которых были сорваны с петель, а вдали они разглядели поднимающийся к небу зловещий столб черного дыма. Но было и нечто новое. Де Пейн улавливал перемены не только в погоде — уже пробивались из земли живучие ростки первых весенних цветов, — но и в том, что появились признаки наступившего мира. На дорогах не было колонн марширующих воинов, зато хватало купцов и коробейников, лудильщиков и пилигримов. Поля были вспаханы. Катились по большим трактам телеги со всякой снедью. Проносились на выносливых скакунах королевские гонцы. Открылись харчевни и постоялые дворы. На перекрестках дорог, на рынках, с церковных папертей и у древних святилищ оглашали манифест Генриха Плантагенета о мире. Гастанг шепотом сообщил, что король Стефан занемог, он при смерти, а единственный оставшийся сын его, Вильям, прикован к постели: он непонятно как свалился с коня и сломал ногу, катаясь в предместьях Кентербери. Так что на сегодняшний день Генрих, несомненно, набирал силу.

Они расположились на очередной ночлег в небольшом монастыре, где благочестивые братья с радостью предложили им за умеренную плату ужин и кров в гостевом доме, а на следующее утро, ближе к полудню, отряд уже подъезжал к Борли. Барский дом стоял на небольшом холме, окруженный палисадом и сухим рвом, с внутренней стороны которого был насыпан земляной вал. Въездные ворота покосились, а парадный двор был завален мусором, черепками горшков, обломками сундуков и комодов. Полуживые куры клевали что-то на земле, с загаженных насестов то и дело взлетали голуби, а у затянутого тиной пруда гоготали гуси. Сам дом явно был выстроен на месте прежнего каменного жилища — на старом фундаменте были возведены стены из оштукатуренных бревен. Теперь эта постройка понемногу разрушалась. Дверь висела на кожаных петлях, оконные ставни вообще были сорваны, а в покатой соломенной крыше зияли прорехи.