Темный менестрель - [19]

Все стало еще трагичней, когда открылось что Турамбара на самом деле его зовут Турин, сын Хурина — тот самый Мормегиль, потерявший память после встречи взглядом с драконом и обрюхатившим по незнанию собстенную единоутробную сестру Ниенор, что из-за дракона тоже потеряла память. К той после гибели дракона вернулась память и не выдержала правды, она бросилась вниз со скалы в огненную яму, находящуюся рядом с логовом Ящера. Впоследствии никто и никогда не смотрел с этого утеса — ни человек, ни зверь или птица, и деревья здесь тоже не росли. Утес же получил название Кабед Найрамарт — Прыжок к Ужасной Смерти.

Но мне не были интересны семейные драммы людей (Феаноров никто уже не переплюнет), я заинтересовался мечом, и по описаниям выходило что это Англашель! Как Смертельное Железо попал в руки человеку я не узнал. В последний раз его видели в руках Белена (не Берен), тот выпросил меч в награду у Тингола из Дориата. Однако Турамбар называл меч Гуртанг, видимо не зная его настоящего имени. Значит он получил меч не в дар, а возможно украл его, или это был тот самый безымянный меч-близнец Англашеля. Маблунг сказал, что Турамбар, которого сначала сочли мертвым очнулся от Морока дракона, но узнав о самоубийстве возлюбленной, проклял Дориат и воткнул меч рукояткой в землю. Затем бросился на лезвие Гуртанга и черный клинок забрал его жизнь. Обернувшиеся Маблунг и его спутники взглянули на неподвижную тушу Глаурунга, а затем перевели взгляды на тело Турина, и осознали что он мертв. Затем тело Турина подняли с земли, оказалось, что лезвие Гуртанга переломилось надвое. ...Насмешник о камни разбил лицо, Но — полно жалеть о нем! Я не из числа королевских псов, Не стану вилять хвостом, Не буду молить о прощенье, как раб: Я — сам себе господин. На Севере — Враг, а Запад слаб — Ну что ж, я останусь один. Я знаю лишь имя отца моего, Не помню лица сестры... Пускай я один против северных свор, Но стрелы мои быстры, И прям мой путь, как древко копья — Претит мне льстивая речь. Да будет покорна судьба моя Руке, сжимающей меч. ...Бредут года, как в цепях рабы, Бьет крыльями воронье... Запятнанный Кровью, сын Злой Судьбы Отныне имя мое. Пусть смерти моей не оплачет мать — Лишь волки в ночи отпоют, Но воин не должен сомнения знать В последнем победном бою. Мой клич во мраке мертвых долин Как голос смерти звучал, Я кровью досыта напоил Звенящую сталь меча, Я черную тень судьбы победил, Мне месть — единый закон... И вот — победитель — стою один, Самим собой побежден.

Маблунг сказал, что эльфы и люди вместе собрали огромное количество дров и сложили большой костер, пламя которого полностью поглотило тело дракона. А над Турином насыпали высокий курган, и осколки Гуртанга похоронили вместе с ним. И когда с погребением было закончено, эльфы спели жалобный плач о Детях Хурина, и возложили на вершину кургана серый камень, на котором рунами Дориата выбили слова:

“ТУРИН ТУРАМБАР ДАГНИР ГЛАУРУНГА”

После разрушения моего любимого Нарготронда и гибели в огне Рода Финдорфина, Тургон из славного рода Фингольфина стал по настоящему полноправным королем всех Нолдор. Он еще не знал об этом, но знал Враг. Находясь в скрытом в горах городе Гондолине, эльф правил народом, посылая гонцов верхом на Орлах по всему Средиземью. Дориат скрытая крепость Синдар — сильнейшая уцелевшая твердыня не предоставляла пока для Моргота интереса, ибо с нолдорами дел те больше не имели и не представляли угрозы. Еще с Валинора сильнее всех прочих родичей Фингольфина Моргот страшился Тургона, ибо давным-давно, когда глаз его упал на этого эльфа, он не подходил к нему ближе. Дух его омрачала тень предчувствия, что в грядущие времена именно со стороны Тургона придет его погибель. Теперь же узнав о царствовании своей Немезиды и ее полной недосягаемости, Моргот разозлился и решил отыграться на чувствах Короля Нолдоров. Поэтому по приказу орки напали. И к Морготу привели Хурина Талиона (Стойкого) отца Турина Турамбара (того Убийцы дракона)— единственного человека, о чьей дружбе с королем Гондолина тому было прекрасно известно, но Хурин лишь насмехался над ним и категорически отказывался сотрудничать. Тогда Моргот проклял Хурина и его жену Морвен, а также его сына и дочь, призывая на их головы проклятье тьмы и скорби, затем он забрал Хурина из тюремной камеры и поместил его на каменный стул, стоявший высоко на уступах Тангородрима. К этому стулу Моргот приковал его своей силой, и, нависнув над Хурином, вновь проклял его, после чего сказал: — Сиди и смотри, смотри на земли, откуда зло и разрушительный хаос придут к тем, кого ты так любишь. Ты осмелился насмехаться надо мной, сомневаться в могуществе Мелькора, истинного хозяина судеб Арды. Посему ты отныне будешь смотреть моими глазами, и слышать моими ушами, и не удастся тебе покинуть это место, пока все не приблизится к своему трагическому концу. Так была решена участь Хурина, однако нет никаких сведений о том, что тот когда-либо просил у Моргота снисхождения или смерти — для себя или для кого-то из родственников. По приказу Моргота орки старательно собрали тела всех погибших в великой битве, а также все их доспехи и вооружение, а затем сложили их в огромную кучу посреди равнины Анфауглит, издалека было видать эту зловещую пародию на холм. Эльфы назвали ее Хауд-эн-Нденгин, “Курганом Павших”, или Хауд-эн-Нирнаэт, “Курганом Слез”. Но и на склонах этого холма проросла трава, став со временем густой и высокой, и зеленый холм одиноко возвышался над выжженной Морготом пустыней и ни одно из созданий Моргота не приближалось к этой насыпи, под которой ржавели мечи Эльдар и Эдайн. Несладко приходилось Хурину, которому Моргот во всех подробностях рассказывал об исполнении своих коварных планов, но то, что узнавал от него Хурин, было тесно переплетенной с правдою ложью, а все хорошее скрывалось и замалчивалось. И когда Моргот посчитал, что плод обмана дозрел, он отпустил Хурина на все четыре стороны, сделав вид, что пожалел окончательного сломленного пленника. Разумеется, то была ложь, ибо настоящей его целью было использовать Хурина для дальнейшего разжигания ненависти меж эльфами и людьми. Хурин словам Моргота верил мало и понимал, что жалости в том и с наперсток не наберется, но свободу принял, и в тоске и печали отправился восвояси, прокручивая в голове все сказанное Темным Лордом. К тому моменту со дня самоубийства его сына Турина прошел год. Двадцать восемь лет Хурин провел в Ангбанде пленником, и смотреть на него теперь было жалко. Волосы и появившаяся борода его стали длинными и седыми, однако шел он не горбясь, только опираясь на длинный черный посох, на поясе же у него висел меч. Стоит ли говорить, свобода лишь принесла в сердце Хурина еще больше горечи; он покинул Хитлум и направился к возвышавшимся на его границах горам. Заметив вдали окутанные облаками пики Криссайгрим, он вспомнил Тургона, и пожелал перед смертью вновь побывать в сокрытом царстве Гондолин. Его желание мне было понятно, но для всех он уже был мертв. В такие опасные времена он надеялся, что его впустят? Всех попавших в плен Морготу считают погибшими или проклятыми, способными в любой момент обезуметь и перерезать горло даже семье. Орлиные наблюдательные посты у гор Гондолина, были в последнее время удвоены, и птицы прекрасно видели далеко внизу одинокую фигурку Хурина, сам орел Торондор, посчитав эту новость достаточно важной, отправился отнести ее Тургону лично. Но Тургон не поверил: — Не мог Моргот его проморгать. Ты, должно быть, ошибся. — Это не так, — возразил Торондор. — Кабы орлы Манве когда-либо так ошибались, лорд, то тайна местонахождения твоего давно была бы раскрыта. — В таком случае это дурная весть, — опечалился Тургон, — ибо может означать лишь одно: даже Хурин Талион не сумел противостоять воле Моргота. Сердце мое отныне закрыто для него. Хурин же долго простоял в отчаянии у молчаливых утесов Экхориата в ожидании Орлов, но те летали высоео в небесах и не спускались, хоте не могли его не признать даже в столь отвратительно виде. Лучи заходящего солнца, пробившись сквозь облака, окрасили его белую шевелюру багрянцем. Тогда он заорал, не заботясь о том, что кто-нибудь мог его услышать, проклиная не ведающую жалости страну, затем встал на высокий скальный уступ, и, устремив взгляд в направлении Гондолина, громко прокричал: — Тургон, Тургон, неуж-то ты позабыл Серехскую Топь! Тургон, ужель ты не слышишь меня в своих тайных чертогах? — Но в ответ ему лишь ветер зашелестел сухой травой. — Так же трава шелестела и в Топях на закате, — уже тихо произнес он. К этому моменту солнце скрылось за Тенистыми горами, и на землю опустились сумерки. Ветер утих, и на безжизненных просторах вокруг него не слышно стало ни звука. Однако чьи-то внимательные уши не пропустили ни слова из сказанного Хурином, и вскоре об этом было доложено владыке на Черном Троне севера. Моргот заулыбался, ибо теперь ему было наверняка известно, где искать обитель Тургона, хотя шпионам его по-прежнему за горы Экхориат было не пробраться — ведь в горах этих неусыпно бдели орлы. Тем не менее, освобождение Хурина уже принесло свои первые плоды.