Темный кипарис - [36]

— Благодарю вас. — Стелла улыбнулась.

— Простите меня, шериф. Мисс Оуэнз, это мистер Саммерс. Он обеспечивает то небольшое соблюдение закона, в котором мы здесь нуждаемся. — Мистер Хок даже в кризисной ситуации неизменно оставался джентльменом.

Саммерс провел загрубевшим указательным пальцем по своему короткому прямому носу:

— Если бы я не знал вас лучше, мистер Хок, я бы обиделся на такое заявление.

— Старым друзьям не нужно извиняться друг перед другом, верно?

Стелла улыбнулась, видя, как легко мужчины понимают друг друга.

— Никаких следов мальчика, мистер Хок.

— Есть надежда?

— Трудно пока сказать. Сейчас уже стемнело, а вы знаете, какие непроглядные у нас леса даже при свете дня.

Артур Карлтон Хок вздохнул. Это был долгий безнадежный звук.

— Вы, конечно, продолжите поиски?

Шериф Саммерс фыркнул, всем своим видом показывая, сколь абсурдно было бы иное предположение.

— Не было ни разу за двадцать лет, чтобы я не нашел потерявшегося в здешних местах мальчика, и я слишком стар, чтобы портить теперь мой послужной список.

— Спасибо, Генри.

Старый служитель закона посмотрел на Стеллу, и у него на лице появилось странное, виноватое выражение, хотя его слова предназначались мистеру Хоку.

— Однако ты должен знать плохую новость, Артур.

— Что именно?

— Начался снегопад.

Стелла недостаточно хорошо знала окрестности, чтобы оценить значение этой новости. Снег — пронизывающий до костей, губительный, слепящий — наметет высокие и глубокие сугробы и перекинется на горные хребты, чтобы скрыть все следы и тропинки. Мороз может вызвать по меньшей мере панику у испуганного заблудившегося мальчика. Стелла задрожала, хотя в комнате было тепло.

Саммерсу больше нечего было сказать. Он снова осторожно водрузил ковбойскую шляпу на свою седую голову, коротко отсалютовал и неторопливо направился к двери. Мистер Хок смотрел ему вслед, в его глазах, как в двух озерах, сверкала боль.

— Мистер Хок, извините. Я хотела бы помочь вам.

Он повернулся к ней, на лице появилось прежнее гордое и циничное выражение.

— Помочь, мисс Оуэнз? Нам остается только ждать, пока боги и маленький мальчик закончат играть с нами в свои игры. О господи! — Последнее было усталым привычным обращением, исторгнутым из глубины души. — Молодежь просто не понимает, как она заставляет нас страдать… — Его голова склонилась на грудь.

Стелла поднялась с дивана и направилась к нему:

— Это несправедливо, мистер Хок.

— Вот как? — Он, казалось, выжидательно смотрел на нее. — Что вы знаете о страдании и несчастье в вашем возрасте?

Стелла побледнела:

— Знаю достаточно, чтобы сказать, что Тодд не убежал бы просто так, чтобы помучить вас или заставить вас волноваться о нем. Он убежал, потому что он уже потерялся, одинокий, страдающий и испуганный. Вы сердите меня, если думаете, что он просто упрямый ребенок.

Взгляд Артура Хока сделался суровым.

— Ему нечего было бояться здесь, — возразил он спокойно.

— Нет? — ответила Стелла с ноткой сарказма в голосе, не в силах сдержать негодования. — Он был предоставлен самому себе в этом большом доме. Оставлен с преследующим его болезненным воспоминанием о любимом сыне, воспоминанием, которое он не мог отбросить, потому что тот сын умер. Но это воспоминание распространилось по всему дому, как чума. Вы убедили себя: вам не удалось установить контакт с Тоддом после смерти Оливера. Так что, по-вашему, происходит тогда в его юной душе? К кому еще здесь он мог бы обратиться? Конечно, не к миссис Дейлии!

— Немедленно прекратите эту болтовню! — приказал мистер Хок. — Вы все еще находитесь здесь в услужении, мисс Оуэнз.

— Совершенно верно, — возразила Стелла. — Меня легко уволить. Но вы не избавите себя от духа Оливера, который преследует душу вашего единственного оставшегося ребенка…

— Мисс Оуэнз! — Его лицо покраснело, руки поднялись, будто он собирался схватить ее за горло.

Стелла не сдавала своих позиций, ее подбородок был дерзко вздернут вверх.

— Вы знаете, что я права, мистер Хок, — заявила она спокойно, хотя ее сердце колотилось как бешеное.

— Вы бесчеловечны, — сказал он хрипло, его руки безвольно упали, и он отвернулся от нее. — Вы бесчеловечны — и… все верно, я прошу прощения.

— Вам не за что извиняться.

— Есть за что! Есть за что! В основном я прошу прощения у моего отсутствующего сына, которого я хотел бы видеть здесь. Я прошу, чтобы он извинил меня.

— Вы готовы теперь рассказать ему, как сильно вы его любите? — спросила она, торопясь закрепить успех.

— Да.

— Вы навсегда похороните Оливера?

Он печально посмотрел на нее:

— Оливер был давно похоронен. Неужели вы не поняли этого? Это живые продлевают ему жизнь.

Стелла прикусила губу. О столь многом нужно было поговорить, так много рассказать ему. Если бы только найти для этого подходящий момент! Она показала бы ему два рисунка, рассказала бы о комнате Оливера, которая осталась в прежнем виде, рассказала бы о странной настойчивости, с которой миссис Дейлия утверждала, что Тодд хуже своего брата, — но, может, он уже знал обо всем этом? Притворялся ли он… разыгрывал ли ее? Он такой странный человек.

— Мистер Хок, если вы хотите рассказать о чем-то, я выслушаю вас.