Темный аншлаг - [17]

– Хм. А что-нибудь еще – на уровне подсознания?

– Сэр?

– Тебе совсем неинтересна судебная психиатрия? Проникать в душу преступника, а не изучать грязь с его ботинок?

– Не уверен в этом, сэр.

Брайант разочарованно хмыкнул:

– Ну что ж, с разрешения мистера Давенпорта придется посмотреть, можно ли привести тебя в надлежащую форму. Полагаю, ты наслушался всякой чепухи об отделе.

– Нет, сэр. – Бидл смотрел на него безучастными глазами. Похоже, он рассматривал пятно на стене поверх головы Брайанта.

– Да ты не волнуйся, до меня слухи тоже доходили. Все, о чем я прошу, чтобы ты был под рукой, когда я здесь. Если курсы совпадут по времени, придется что-то решать.

– Я бы предпочел, чтобы приоритеты расставил для меня мистер Давенпорт, сэр.

– О, понятно, – ответил Брайант, видя ситуацию насквозь. Он на мгновение задумался, затем буквально просиял. – В таком случае возьми и завари для нас чай. Сладкий и крепкий. Я не спрашиваю, где ты добудешь сахар, хотя на углу переулка болтается один жулик с большими связями, и возьми мою кружку, а не чашку, она для посетителей. Завари чай и для мистера Мэя. Вы пьете с сахаром, мистер Мэй?

Бидл стал еще пристальнее изучать пятно на стене.

– Это не входит в круг моих обязанностей, сэр.

– Как и мытье сортиров, но ты и этим займешься, если не научишься заваривать приличный чай. Я засекаю время. Тик-так, тик-так. Время пошло.

Бидл неохотно ретировался, и Брайант ногой захлопнул за ним дверь.

– Итак, похоже, в наше гнездо залетела кукушка, – вздохнув, заметил Брайант. – Он чем-то напоминает фрица, вам не кажется? Должно быть, стрижкой. Ох, черт. – На улице завыла сирена, то басовитее, то пронзительнее. – Придется спуститься в соседний подвал. Бидл может принести наш чай туда, но упаси его господи по дороге пролить.

9 Аномальные преступления

– Будь я на твоем месте, Артур, я бы тут поостереглась острить насчет Давенпорта, – предупредила Глэдис. Она взглянула на Джона Мэя, который неуклюже топтался возле них в подвале, стараясь говорить как можно тише. – Я не всегда буду рядом, чтобы тебя прикрыть.

Коридор, выкрашенный в зеленый и светло-желтый цвет, служил пристанищем для всего личного состава с Боу-стрит. Отделу аномальных преступлений предоставили собственное бомбоубежище на случай воздушных налетов – либо для пущей конфиденциальности, либо потому, что сержант Карфакс всюду поливал их грязью. Свет выключили, и едкий запах от фонарей-«молний» разъедал глаза, вызывая слезы.

– Ты больше не заговариваешь о том, чтобы выйти замуж за старика Лонгбрайта? – с ухмылкой поинтересовался Брайант. – Думал, отложишь свои планы на замужество на после войны.

– Не хочу все видеть в мрачном свете, Артур, но тогда у меня есть риск остаться старой девой или вдовой. Вот уже восемь лет я работаю на Боу-стрит, восемь лет у меня заняты все вечера и разрушены планы на выходные, и что в итоге? Гитлер оккупировал Данию, и все отпуска запретили. Я вынуждена выполнять не только свою работу, но и быть тебе нянькой, ублажать твою хозяйку, следить за тем, чтобы твое белье отдали в прачечную, гонять репортеров и врать всем, кто пытается прикрыть эту лавочку. Сейчас мне дали неделю на замужество и улаживание всей моей жизни. Неужели я не могу себе позволить чуточку счастья перед тем, как все мы взлетим на воздух?

– Возможно, в этом есть свой резон, – заметил Брайант. – Желаю тебе долгой и счастливой супружеской жизни с невежей Лонгбрайтом. Послушай-ка.

Где-то наверху над ними послышался приглушенный взрыв бомбы. Последует ли за ним еще один, зависело от направления, в котором летели бомбардировщики: в их сторону или в обратную.

– Вот выйдем отсюда, а отдела уже нет. Обними нас на прощание.

– Ну уж нет, ты, чудовище.

Брайант готовился к разлуке с сержантом Фортрайт. Он воспылал к ней страстью тем самым утром, когда увидел ее стоящей в очереди у Стрэнд-Лайонз и подтягивающей чулки на глазах у всего личного состава. Когда она задрала край юбки, он был столь ошеломлен видом ее блестящих загорелых бедер, что опрокинул себе на брюки кружку с молоком. Когда Глэдис подняла глаза и увидела уставившегося на нее Брайанта, похоже, она искренне удивилась.

– Что? – вызывающе звонко спросила она.

Все присутствующие смущенно отвернулись, как и подобало испокон веков истинным английским джентльменам.

В Глэдис ощущалось нечто на редкость беззастенчивое. Казалось, ее ничуть не волнует, что думают о ней окружающие. Брайант же каждую секунду своей жизни пропускал через призму восприятия других людей. Он крайне болезненно относился к мнению женщин. Безусловно, это присуще молодости. Когда он свыкся с мыслью о собственной непривлекательности, жить стало гораздо легче. Когда ему стукнуло сорок, он уже не переживал о том, чем в итоге обернутся его слова или действия, что хорошо для него и плохо для кого-то другого.

Фортрайт решила повременить с многообещающей карьерой патологоанатома и набраться опыта, поработав в отделе. Продолжать занятия она намеревалась по вечерам, но тут началась война, и все изменилось. И уж меньше всего она стремилась связать свою жизнь с юным воздыхателем, особенно столь неприспособленным к жизни, как Брайант. Она считала, что это всего лишь страстная влюбленность, в чем его и убеждала. А дальше стало еще хуже: выяснилось, что она влюблена в мужчину намного старше. Совершенно отчаявшись, Брайант предпочел до утра засиживаться на работе, лишь бы не думать о Фортрайт и ее суженом, о том, как в выходные они самозабвенно занимаются сексом, уединившись в спальне, в то время как вокруг рвутся бомбы. Сейчас она готовилась обрести домашний очаг и мужа и, возможно, кучу детей в придачу, а их оставляла на съедение подлому доносчику Бидлу. Разве это не повод ощущать себя обманутым в лучших чувствах?