Темный ангел - [222]

* * *

Лекция Векстона прошла отлично. Он стоял на кафедре, ссутулясь над микрофоном, как большой орел. Он щурился на свет софитов, и казалось, что он одновременно и близорук, и дальнозорок. Он говорил о времени и о тех изменениях, что оно несет. В заключение он стал читать стихи, включив несколько и своих. Он закончил одним из сонетов из цикла «Снаряды», написанного во время первой мировой войны, посвященного тому юноше, которым когда-то был Стини.

Доктор Джерард сидел за несколько рядов перед нами. Стини расположился рядом со мной. Он беззвучно заливался слезами. Когда лекция кончилась и раздались аплодисменты, он взял меня за руку.

– Я был другим, ты же знаешь, – зашептал он. – Я в самом деле был не таким.

– Я знаю, Стини.

– Я не всегда был старым распутником. В свое время я что-то собой представлял. У меня была масса энергии. Огромное количество. Затем она ушла. Я распылил ее. Векстон мог бы остановить меня, если бы я ему позволил. Но я этого не дал ему сделать. И теперь, конечно, слишком поздно.

– Стини, это не так. Ты изменился один раз; ты можешь снова измениться.

– Нет, не смогу. Со мной покончено. Лишь бы с тобой этого не случилось, Викки. Это ужасно. – Стини шумно высморкался в шелковый носовой платок. Он вытер глаза. – Это была ошибка Виккерса.

Стини вроде оправился. Встав, он стал подчеркнуто громко хлопать в ладоши и кричать «браво».

После этого состоялся прием и обед, на котором Стини тихо напился.

– Надрался, – объявил он, когда мы наконец покинули обед. – Надрался вдребезги.

Его покачивало из стороны в сторону. Перед нами прихрамывал Векстон рядом с Френком Джерардом, нашим хозяином на остаток вечера, который шел упругим решительным шагом. Мы миновали здание колледжа серого камня, со стенами, увитыми плющом. Стини, на которого не произвело впечатление сходство с Оксфордом или Кембриджем, сказал, что это неестественно.

– Как декорации. И слишком доподлинные.

В комнате Френка Джерарда, выходившей на двор колледжа, царил беспорядок. Она была полна книг. На стуле стоял микроскоп. Векстон, которому обстановка напоминала его собственную комнату, с удовольствием озирался. Я с испугом посмотрела на Стини: его лицо обрело зеленоватый оттенок.

Я не осмеливалась взглянуть на Френка Джерарда, который, решившись пригласить нас, может, уже сожалел о своем поступке. Когда я утихомирила Стини, бесцеремонно пихнув его в кресло, то рискнула бросить на него взгляд. Френк Джерард переводил глаза с лица на лицо: досточтимый поэт, пожилой повеса, который не держит алкоголь, и я. Лицо его не отражало никаких эмоций, хотя мне показалось, что я уловила веселую искорку в глазах, когда Стини попытался затянуть песню и мне пришлось снова его утихомиривать.

Была сделана попытка завязать какой-то разговор, но в этот момент Стини погрузился в сон, о чем дал знать храпом. Может, чувствуя подспудное напряжение в помещении, может, посочувствовав Френку Джерарду, которому нелегко было говорить на бессвязные темы, Векстон, заметив шахматную доску с расставленными фигурами, предложил Френку сгонять партию.

Похоже, в первый раз Френк не услышал сделанного ему предложения. До него дошло лишь во второй. Он спросил, не против ли я. Когда я сказала «нет, не против», он стал носиться по комнате, вспомнив, что никому не предложил выпить, и исправляя свою ошибку. Видно было, что он растерян. Векстон потом сказал, что он налил чистый джин. Мне досталось виски с тоником.

Партия началась. Я сидела и наблюдала за ними. Воцарилось молчание; я была рада ему. Но события этого вечера не оставляли меня в покое. Я ждала, что ко мне придет спокойствие, кроме того, я предполагала, что Векстон быстро выиграет.

Я не очень разбиралась в шахматах и не могла уверенно судить, как идет игра. И тогда, поскольку на меня никто не обращал внимания, я стала рассматривать Френка Джерарда.

Я остановила взгляд на его лице. То ли раньше я была слепа, то ли ничего не могла прочесть. Если раньше я считала его мрачным и замкнутым, теперь я увидела человека, чье лицо говорило о силе и мягкости характера. И если раньше я отмечала его недостатки, то теперь увидела достоинства: ум, верность, юмор, решительность.

Минуты шли одна за другой, я слышала тиканье часов, стоящих на каминной доске. Медленно прошло полчаса, и мне нравилось неторопливое течение времени. Я сидела, испытывая странное ощущение, когда время продолжало идти и как бы остановилось. Воздух был полон оживления; молекулы его носились взад и вперед. Они кружили нас. У меня все плыло перед глазами.

Похоже, Френк Джерард тоже чувствовал нечто подобное. Но как бы там ни было, это не сказывалось на его шахматном таланте; он продолжал делать ходы быстро и решительно. Тем не менее он был возбужден, как и я. Я понимала это кончиками нервов, а потом из-за некоего его странного поступка.

Он не поднимал глаз от доски – шла игра, и был его ход. Он играл белыми. Я подумала, что он пойдет ладьей или конем. Какой бы ход он ни сделал, позиция Векстона была под угрозой. Не поворачивая головы и, во всяком случае, сбросив напряжение, он протянул мне руку. Встав, я приняла ее. Он сжал пальцы. Я опустила глаза на его кисть. Я вспоминала прошедшие годы: прошлые встречи, сказанные слова и предложения, все «здравствуйте» и «до свидания»: предложения были бесплотными.