Темные зеркала. Том 2 - [27]

Исчерпав все аргументы, она снова сунула мне в нос телефонный справочник:

– Звони в больницы и морги!

– Может, еще в полицию?

– А что, полицию не вызывали?

– Не вызывали... Ничего же не произошло, что делать полиции?

– Идиот! – заорала Агата и швырнула в меня какой-то книжкой. У меня хорошая реакция, я быстренько нагнулся, а книга угодила прямехонько в картину с табуном. Беззаботные лошади вздрогнули, потеряли равновесие и шлепнулись на диван. И тут мы увидели какую-то дверцу в стене. Она была оклеена точно такими же обоями как стены и не имела ни ручки, ни замочной скважины.

Мы с Агатой переглянулись и синхронно ринулись к дивану. Агата оказалась более ловкой. Она вскочила на диван и попыталась ногтями подцепить дверцу, но ногти не пролезали в узкую как лезвие щель.

– Нож давай! – завопила она.

Я кинул ей ножик для разрезания бумаги. В узкой, едва ли в половину толщины стены нише лежала обычная магнитофонная кассета. Агата с победным кличем схватила ее и перевернула.

– Арчи! – крикнула она громовым голосом викинга. – Здесь написано "Арчи"!

Мы расположились в гостиной и включили магнитофон. Агата извлекла остатки джина. Я одарил ее зверским взглядом, но она истолковала его по-своему:

– Ничего... Там есть еще. Я купила...

– Поесть бы чего, – предложил я, но спохватился: – после... Сначала надо послушать, что там такое. Включай.

Сначала раздавались лишь потрескивание и шум. Потом мы услышали странный голос. Не похожий не на мужской, ни на женский. Это был, если можно так выразиться, голос вообще. По нему нельзя было определить ни возраст, ни уровень образования, ни примерное место рождения. Он не нес ничего, за что можно было бы зацепиться.

Агата замерла, приоткрыв рот. Я впервые видел такое идиотски-блаженное выражение лица. Это была уже не Агата, а крыса, которая шла за дудочкой Нильса в полной прострации.

– Ангел, – прошептала она. – Это говорит ангел...

Я так засмотрелся на нее, что не расслышал несколько фраз, что потерял смысл...

– Все, – сказал я ей, выключая магнитофон. – Не сейчас. Я должен слушать это один. Иначе я ничего не пойму.

Агата, казалось, даже не поняла моих слов. Она сидела с остановившимся взглядом, а мысли ее блуждали где-то далеко. Вот ведь странное какое-то влияние на женщин...

Я уже собрался удалиться в кабинет, когда она, наконец, встрепенулась и запротестовала:

– Нет, уж, – заявила она, – слушать будем вместе. Ты можешь что-то упустить, не заметить. Я тебе не доверяю. Ты лепишь ошибку на ошибке.

– А ты – трансуешь, – парировал я. – Развесила уши – меломанка.

– Да... “Слово "любовь", наверняка, смутит тебя”...

– Что? – изумился я.

Она посмотрела на меня как на неизвестное ей насекомое – с брезгливостью и отвращением.

– Ты же вообще ничего не услышал. Это его слова... Из тебя детектив, как...

– Можешь не договаривать, как из чего... Да, я творческая натура, и могу себе позволить иногда отключиться.

Я не мог признать, что Агата выиграла этот раунд, но не мог теперь и уйти. Поэтому мы сели рядышком и опять включили магнитофон.

“Слово "любовь" наверняка смутит тебя... И меня оно смущает так же. Не потому, что я разочаровался в ней или у меня предубеждение, что там где это слово, – там глупая игра со знаком секса, или, того хуже – боль и страдания самообманувшегося. А потому – будучи идеалистом – отодвигаю эту идею-состояние на очень высокий пьедестал, человеку в суете и обыденности недостижимый, как и многие другие высоты – святость, благость... Но, человек, наверное, тем и велик, что стремится... Способен он или нет, зная – куда он идет или, не осознавая, стремится к более высокому, чем имеет.

Слово "любовь" испугает тебя... И меня оно не раз пугало тоже. Не потому что... а потому, что как бы это странное и сложное тяготение не называлось, оно есть между человеками.

Любовь – самая удивительная, фантастическая игра этого мира. Любовь – парадокс веры в единственное решение и абсолютной его случайности. Наверное, нет ничего в жизни человека такого же, что одновременно было бы страстно притягательным, пугающим, постыдно грязным, блаженно-святым, великим бессмысленным, экзаменующим.

Случайность выбора объекта настолько непредсказуема, что многие участники великой игры – любви, после нескольких попыток заболевают смертельной болезнью души – отчаяньем, боязнью каких либо вообще отношений с людьми.

Я ответил на твой вопрос. Думаю, что ответил верно, хотя я ничего не понимаю в любви. Я видел ее всю, всю, которую знало человечество, я упивался ею, страдал и думал, что играю с ней или в нее... И сейчас, зная все, что можно знать об этом яде, я не уверен, что имею право рассуждать на эту тему. Рассуждать или судить? Ни то, ни другое..."

Раздался сухой щелчок – это Роз отключила диктофон. Она почему-то решила не записывать собственные вопросы. Непонятно почему. Но, могу сказать, что вот такой безотносительный ответ Арчи действительно производил двойственное впечатление. С одной стороны казалось, что он просто читает написанный текст, так ровно текла его речь. Но было за этим и еще что-то. Он говорил о любви, а слышалось, "я ушел от мира, но позволяю себе поговорить и о ваших проблемах. Но не увлекайтесь – это проблемы ваши, но никак не мои". Он говорил об этом только потому, что Роз задала ему вопрос. Но почему же тогда он восприняла этот текст как откровение? А почему я решил, что она его так восприняла? А потому, что, судя по записям в дневнике, Роз создала себе целый мир на рассуждениях Арчи. Так-так, Арчи сознательно или бессознательно воссоздавал мир для нее, не желая, однако, находиться там вместе с ней. Кем же ты себя возомнил, милашка Арчи? Не меньше чем богом.