Темные зеркала - [34]

— Вы, кажется, будете работать здесь? — Константин решил поговорить о деле. Самый безопасный вид беседы.

— Попытаюсь. — Профессор Канович в отсутствие принца немножко обмяк, — Не знаю, получится ли. Давно не практиковался.

— Отвыкли руки от паяльника? — захотелось поговорить, как встарь, если не накоротке, то как коллега с коллегой.

— К паяльнику они как раз привыкли. Я последнее время имел большой успех как лудильщик. Лучший лудильщик на десять верст в округе. Худые кастрюли, ведра, все ко мне. Примусы починял, — Лейба говорил как бы с юмором, посмеиваясь, акцент вернулся.

Константин смутился. Поговорили, называется. Но отмалчиваться было неудобно, и он продолжил:

— Да, сейчас с научными разработками сложно… — фраза удобная, но пустая. Можно подставить любые слова вместо «научных разработок» — сейчас с кредитами сложно, с продуктами, с заграничными поездками…

— Какое сложно, это ведро в третий раз лудить сложно, а научные разработки, как вы изволили выразиться, — дело обычное, были бы деньги, хоть немножко, ну, и шлова какая-никакая. Моя, — Лейба пощупал голову, — похоже, ближе к никакой, раз я ввязался в это дело. Лампу Аладдина решил ваш дядюшка сделать, не больше, не меньше.

— Простите?

— Источник одноцветного излучения, причем цвет — за пределами красного. Невидимый прожектор. Таинственные лучи смерти, как пишут в приключенческих романах.

— Действительно, смерти?

— Во всяком случае, времени придется убить немало. Одно дело — на бумажке карандашиком маракать, другое — построить. Резонаторы уникальные, грех не использовать.

— Резонаторы? — Константин действительно пытался понять, о чем шел разговор, шутит профессор или просто… того. Впрочем, Лейба всегда имел обыкновение валять дурака. Хорошо, если сохранились силы продолжать.

— Казалось бы, дрянь, дамские побрякушки, а более подходящего резонатора, да что резонатора, сердца системы не сыскать. Рубины, пара прекрасных рубинов. Не знаю, фараоновы те рубины, как утверждает Петр Александрович, нет ли, но свойства их изумительны. Я в самом деле начинаю верить, что удастся соорудить нечто необыкновенное. Фонарь для слепых.

— Я рад, что вы нашли интересное дело.

— Я? Это оно меня нашло. Сам я искать ничего не могу и не должен, мое дело — мелкий ремонт. Знаете, сколько деталей в швейной машине «Зингер»? И если какая-нибудь, не дай Бог, сломается, редко, очень редко, по случается, где новую взять? Токарные станки в местечке не предусмотрены. А у Лейбы есть. Мальчонка крутит такую большую ручку, а я резцом осторожно…

— Послушайте, профессор… — Константину по-прежнему было неловко, по при чем здесь он? — В конце концов, тысячи людей оказались в куда более трудных условиях, да хоть я сам — воевал, трижды ранен, из них дваяоды — тяжело. Ведь не обвинять после этого весь мир?

— Разве кто-то обвиняет? Тем более, весь мир? Напротив, я очень благодарен тому, что могу пусть ненадолго освободиться от худых кастрюль. Пусть поймут, каково без меня, больше ценить станут.

А профессор, однако, полграфина выпил. Тогда понятно. Трезвый пьяного понять не может. А наоборот — запросто. Все становиться простым и доступным.

— Вам потребуется оборудование? — Константин решил вести себя, будто ничего не происходит. Просто встретились коллеги, долго не виделись, бывает, и обсуждают предстоящую работу.

— Масса. Огромная масса всевозможных и большей частью ненужных вещей. К сожалению, разбрасываться временем не приходится, и потому обойдемся тем, что есть. Вы жидкий гелий сможете достать?

— Жидкий гелий? Наверное… — Он начал вспоминать, где можно разжиться такой странной материей. Разве у Леонидова? Он из природного газа этот гелий на дирижабли извлекает. — Гелий мы добудем и аппарат для сжижения тоже.

— Аппарат… Я в этих аппаратах понимаю столько же, сколько и в апельсинах. Ничего, освоимся, научились же кушать плоды мудрого руководства.

По счастью, вернулся принц. Они допили вино, не отвлекаясь на никчемные разговоры, и Лейба откланялся — устал с дороги.

— Как он тебе? — Петр Алексеевич, похоже, волновался, но вряд ли отношением Константина к Лейбе. Скорее, он просто пытался отвлечься. От чего? Неприятности или просто вечные хлопоты делового человека, миллионщика?

— Не знаю. Злой, обиженный.

— Не удивительно. Радоваться причин было немного.

— Я так и не понял, чем он будет заниматься. Что-то со светом?

— Надеюсь, получится. Профессор Канович предлагает совершенно новый подход.

— Он называет это лампой Аладдина.

— Лампа Аладдина? Да уж, не в бровь, а в глаз. Только джинн вряд ли захочет оставаться рабом лампы. Ты извини, но я жду звонка из Лондона. У тебя там интересов нет? Если есть, советую срочно все ликвидировать. Я отдал распоряжение — продавать, все продать до конца дня.

— Что-то серьезное?

— Серьезно уже давно. Сейчасболее чем серьезное. Так тебя связать с биржей?

— Нет, все мое храню в России. И в Швейцарии.

Принц вернулся к телефону. Мог бы и сюда приказать принести аппарат. Нервничает.

Насколько Константин знал, особых интересов в Англии не было и у принца. Южный и китайские рынки были куда заманчивее европейского, не говоря уж об Америке, капитал приносил тридцать процентов прибыли, и каждый империал стремился. туда, стремился неистово, неудержимо. Катятся кругленькие золотые империальчики, катятся, как колобки. Нет, принца беспокоит что-то другое.