Темные времена. Как речь, сказанная одним премьер-министром, смогла спасти миллионы жизней - [8]

. Этот рассказ подтверждается дневниковой записью, сделанной в тот же день постоянным заместителем министра иностранных дел, правой рукой Галифакса, сэром Александром Кадоганом.

Рассказ об этих событиях самого Черчилля кажется наиболее ненадежным. В мемуарах «Надвигающаяся буря» он ошибочно пишет, что встреча состоялась на следующий день, 10 мая. С истинно черчиллевской живостью он описывает, что произошло после напряженного вопроса Чемберлена: «Понимаете ли вы, Уинстон, почему в такие дни пэр не должен быть премьер-министром?» Черчилль рассказывает: «Поскольку я продолжал молчать, последовала длительная пауза. Она, несомненно, показалась мне более долгой, чем двухминутное молчание во время празднования дня перемирия»[33]. Уинстон хотел зафиксировать в истории, будто пауза стала такой неловкой, что лорду Галифаксу пришлось ее нарушить. Нервы его были на пределе. Он пространно объяснил, почему не может стать премьер-министром. А вот Дэвид Маргессон пишет, что молчание было нарушено практически сразу же, и Галифакс сказал, что Черчилль больше подходит на роль лидера нации во время войны.

Была пауза или нет, но участники встречи пришли к соглашению. Сэр Александр Кадоган записал в дневнике, что к этому моменту «глава фракции [Маргессон] и остальные считали, что Палата склоняется к его [Черчилля] кандидатуре. Если Н. Ч. [Чемберлен] остается [в кабинете], то он готов будет советами и суждениями сдерживать Уинстона»[34]. То есть они согласились выпустить льва из клетки. Когда переговоры закончились, Чемберлен встретился с лейбористами Клементом Эттли и Артуром Гринвудом – эта встреча состоялась в 18:15. Те подтвердили, что готовы пойти в национальное правительство, но лейбористская партия не хочет оказаться в подчинении у Чемберлена, поэтому им нужно проконсультироваться с руководством. На следующий день Эттли и Гринвуд отправились в Борнмут.

А тем временем Галифакс и Черчилль отдыхали в саду резиденции премьер-министра на Даунинг-стрит за чаем. В мемуарах Черчилль вспоминал, что они не говорили «ни о чем особенном»[35]. Затем он вернулся в Адмиралтейство, чтобы подготовиться к стоящей перед ним задаче. Вечером он ужинал с Энтони Иденом и рассказал ему о драматичных событиях дня, в частности, что он «надеялся, что НЧ [Чемберлен] останется, возглавит Палату общин и сохранит пост лидера партии»[36]. Ожидалось, что Чемберлен сообщит о своей отставке королю на следующий день и посоветует ему назначить вместо него Черчилля. Интереснее всего было то, что Уинстон не только станет премьер-министром, но и займет только что созданный пост министра обороны.

Каким бы ни был исход долгих и напряженных переговоров 9 мая, одно можно сказать определенно: Уинстон Черчилль был способен вести войну. Час Черчилля пробил в самое подходящее время. Гитлер уже выстраивал свои танки на границах Голландии, Бельгии и Франции, готовясь к блицкригу. Перспективы рисовались ужасающие. В коридорах власти заговорили о том, что вскоре вся Европа падет к ногам нацистских орд.

Позже Черчилль вспоминал: «Я чувствовал себя избранником судьбы, и мне казалось, что вся моя прошлая жизнь была лишь подготовкой к этому часу и к этому испытанию… Я считал, что знаю очень много обо всем, и был уверен, что не провалюсь»[37]. Судьба нации оказалась в его руках, и то, что он с ней сделал, просто поражает воображение.

2. Светский прожигатель жизни

Кем же был человек, которому предстояло провести Британию через один из тяжелейших военных конфликтов в истории?

Попытки «вскрыть» Уинстона Леонарда Спенсера-Черчилля – задача настолько сложная, что историографы потратили на него чернил больше, чем на любую другую историческую фигуру. Перед количеством книг о нем меркнут книги о Вашингтоне, Цезаре или Наполеоне, не говоря уже о коллективных попытках описания его главного врага, Адольфа Гитлера. И тому есть простое объяснение: редко когда появляется человек, который сделал так много и хорошего, и дурного и так кардинально изменил историю человечества. Черчилль многое успел за время своей долгой и непростой жизни, включая шестьдесят пять лет, предшествовавшие сюжету, который начался в Палате общин в те напряженные майские дни 1940 года.

Грандиозный оратор. Пьяница. Остроумец. Патриот. Империалист. Визионер. Конструктор танков. Неудачник. Фанфарон. Аристократ. Военнопленный. Герой войны. Военный преступник. Завоеватель. Предмет насмешек. Каменщик. Солдат. Художник. Политик. Безработный журналист. Писатель. Нобелевский лауреат. Список можно продолжать бесконечно, но каждое определение по отдельности не может описать этого человека. А всё вместе это элементы сложной головоломки, которую нужно собрать и получить одну впечатляющую картину.

С чего же нам начать, чтобы увидеть цельную фигуру, четкую и понятную, не искаженную мифами? Как нам рассмотреть этого человека с современной точки зрения, говоря на сегодняшнем психологическом языке?

Представьте себе такую картину: Уинстон сидит в кресле перед современным психиатром. К какой категории отнесет его специалист? Когда Черчилль расскажет о своих перепадах настроения, не поставят ли ему диагноз «биполярное расстройство» или «маниакальная депрессия» и не выпишут ли литий? А когда он признается во всех своих странностях, в эксцентричном нонконформизме, импульсивности, готовности идти на риск, любви к красным или зеленым бархатным комбинезонам, не скажет ли психиатр, что он пытается подавить детские травмы и чувство отверженности? Найдется ли психиатр, смелый настолько, чтобы сказать Уинстону Черчиллю, что у него серьезный, но излечимый комплекс нарцисса с театральной акцентуацией? Один лишь список того, что этот человек выпивал каждый день, по современным понятиям заставил бы нас отнести его к числу горьких пьяниц и настоящих алкоголиков.